сделал нам замечание.
«И не толстеют??» – написала подруга на полях моей тетради.
Раньше я бы на такое разозлилась. Теперь только зачеркнула ее вопрос синей ручкой и подписала рядом: «Нет».
– Вот это супер! Твори дальше, потом обязательно дашь почитать, – прочирикала Лика мне на ухо.
Отсутствие необходимости в бесконечных диетах, с которых моя анорексичная подруга не слезала лет с тринадцати, реабилитировало Хранилище в ее глазах. Даже несмотря на то, что там обесценивались «основные блага» человечества (а без описания секса и алкогольных вечеринок любая книга теряет всю прелесть и, соответственно, половину читательской аудитории).
Так считает большинство. Да плевать. Какая мне разница.
Иногда приятно осознавать, что я никогда не буду волноваться из-за чего-то до дрожи в коленях. Никогда не буду ни по кому тосковать. Вряд ли заплачу от обиды (раньше со мной это частенько случалось). Вот только привычный лексикон… никак не могу выбросить из него эти слова… а пора бы… сколько бы я их ни вычеркивала, они опять появляются…
…«
…«
«Мечта»
Однажды мне не захотелось возвращаться домой. Не то чтобы меня так уж прельщало Хранилище, просто там я чувствовала себя более… уместно, что ли.
– Скажите, а я могу остаться совсем? – спросила я.
Парень, обгладывавший куриную ножку, вытер руки об невесть откуда появившуюся салфетку и отозвался:
– Тебе здесь пока не место.
Со временем я начала общаться не только с Глафирой, но и с ее соседями (не знаю, как еще выразиться, хотя сразу возникают ассоциации с коммунальной квартирой). Чужих историй жизни я наслушалась на сто лет вперед. Рассказывать свою со временем поднадоело, но пресловутая вежливость требовала ответить хоть парой фраз на часовые излияния.
Я открыла для себя еще одно неоспоримое достоинство Хранилища: появляясь за воротами, люди автоматически «стирали» языковые барьеры между собой и другими. Ума не дам, как так получилось: возможно, я и сама не подозревала, что лопочу на каком-нибудь едином для всех «загробном» языке. Моими собеседниками часто оказывались иностранцы, никогда русского не знавшие – тем не менее, мы друг друга прекрасно понимали. Я осознавала это, только оказавшись снова на Земле, и обещала себе в следующий раз заметить, на каком языке там разговариваю я и со мной, но, попадая Туда, тут же забывала об этом. Видимо, не случайно – всех тайн мне знать пока не нужно.
Любителя курицы звали, кажется, Боб. Полтора года назад бедняга здорово отравился чем-то в своей Америке – собственно, до такой степени, что родную страну пришлось покинуть навсегда. Планету – тоже. Боба почему-то до смерти интересовало, какую из его фотографий родители выбрали для памятника, и он каждый день надеялся увидеть это во сне, но пока тщетно. Зато ему приснилось, что его сорокачетырехлетняя
