поставили на стол бутылки с водкой, и Лизе вполголоса пришлось призвать его к порядку. После этого Павел окончательно обиделся на весь мир и замкнулся в себе.
К Виктории подошел Никита.
– Вы уверены, что не хотите к нам присоединиться? Там будет лучше слышно.
Однако она ответила отказом, и гонщик удалился. Вера еще до этого настаивала, чтобы Виктория села ближе к ней, но именно потому, что она настаивала, писательнице внезапно захотелось занять другое место. Сначала она неосторожно села рядом с высоким господином в жемчужно-сером костюме, но это оказался тот самый Гена, который в школе был в нее влюблен и даже однажды дрался из-за этого с Сергеем. Гена немедленно оживился, достал портмоне и стал показывать ей фотографии своих детей, домов и собак. Дома, судя по всему, удались ему лучше всего. Миловидная девушка с другой стороны от Гены вежливо скалила зубы и смотрела на Викторию злыми глазами. Улучив момент, писательница поднялась и позорно сбежала на другой конец стола, где рядом с Катей оставались два пустых места. По другую руку от Виктории оказался Коля Лапин, который прибыл на вечер с опозданием. Еще до его прибытия все заняли свои места, и пир начался.
В том, что это был именно пир, а не, допустим, фуршет или скромный ужин, гостям вскоре пришлось убедиться лично. Время шло, одни блюда сменяли другие, тосты, как и вино, лились рекой. Господа и товарищи почуяли родную стихию и уплетали за обе щеки, но на лица их стройных спутниц на шпильках нельзя было смотреть без содрогания. На лицах этих читалось живое страдание. Время от времени то одна, то другая отваживалась проглотить ложечку или кусочек лакомства, и после этого мучения их только возрастали. Призрак коммунизма не бродит больше по Европе, его давно сменил призрак целлюлита, притаившийся в каждой кукурузине, в каждом кусочке гриба, в каждом неопознанном – и не дай бог вкусном – ингредиенте. А тут еще Вера, провокатор по натуре, как и все рыжие, почуяла возможность внести смуту и, хохоча, громким голосом нахваливала разные салаты и десерты. Заложницы шпилек багровели, дулись и страдали. Однако не все за столом были такими вот ненавистниками еды: Виктория успела заметить, как Хабаровы – муж учился с ней в одном классе, а жена сейчас работала в детском садике – потихоньку прячут в пакет то, что не успели съесть. Она видела по их одежде, по скорбным морщинам возле рта жены, что живется им вовсе не весело, что они едва сводят концы с концами – то ли из-за тяжелой врожденной болезни их ребенка, о которой уже дозналась Катя и всем о ней раструбила, то ли из-за того, что Хабарова по причине кризиса недавно выгнали с работы. И Виктории было неловко видеть их отчаянные усилия прослыть комильфо, просто гостями, которые пришли встретиться с бывшими одноклассниками, в то время как в мыслях у них роились свои мучительные заботы, и жизнь вряд ли часто им улыбается. Виктория терпеть не могла просить – ни за себя, ни за кого бы то ни было, – но она решила подстеречь Сергея после вечера и спросить, не сможет ли он что-то сделать для больной дочери Хабаровых.
Лиза
