на то, что я убил на эту тягомотину уже больше года, ноты все так же казались бессмысленными закорючками, а бесконечное повторение гамм – пустой тратой времени. Но, раз уж это было так важно для мамы, я скрепя сердце согласился попробовать заниматься по «традиционной» методике – то есть с живым учителем, а не по виртуальной обучающей программе.
И вот я увидел на экране монитора старикана лет пятидесяти с усталым, заросшим серебристой щетиной лицом. Целую вечность он просто молча смотрел на меня и беззвучно шевелил губами. Я даже шкалу громкости до максимума выкрутил – думал, помехи со звуком. А потом вдруг как грянуло во всю мощь! Я ошалел. Это была не просто музыка. Это было цунами, которое обрушилось на меня, выбило землю из-под ног и смыло в бескрайний океан.
– Что это? – спросил я, совершенно потрясенный, когда все стихло.
– Это не что. Это кто. Бах.
– Бах, – повторил я короткое слово, похожее на удар барабана.
– Музыку любишь?
– Нет, – честно признался я.
Келлер отрывисто рассмеялся, и кадык на его худой шее противно задергался.
– Да что ты знаешь о музыке, мальчик? Впрочем, это даже хорошо. Начинать всегда лучше с чистого листа.
И мы стали встречаться три раза в неделю. Это были странные занятия. Иногда мы просто слушали музыку – час, два, а то и все три. Иногда – рисовали кистью с черной краской на большом белом листе иероглифы. Иногда Келлер показывал видео, снятые им давным-давно: как ползет по травинке божья коровка, как пробивается сквозь кружево листвы солнечный луч, как окунается в перистые облака огненный круг солнца, как прочищает горлышко невзрачная пичужка перед тем, как разлиться звонкой трелью. Я был счастлив: Келлер не заставлял меня часами дуть в ненавистную дудку. Он вообще запретил мне «измываться над благородным инструментом». Сказал: «Сначала слушать музыку научись». И странное дело: спустя какое-то время у меня появилась привычка насвистывать разные мелодии: они постоянно звучали в моей голове, изменяясь на разные лады, набирая и замедляя темп, распадаясь на ручейки и вновь сливаясь в многоголосый поток.
Как-то раз мне не спалось. Комнату заливал лунный свет, и все казалось призрачным, зыбким. Я пошарил рукой под кроватью и вытянул запылившийся футляр. Откинул крышку и, поддавшись внезапному порыву, осторожно погладил флейту – как птицу, сложившую крылья. И что-то такое почувствовал. О чем так запросто и не расскажешь. Но когда через пару недель Келлер предложил начать «знакомиться с инструментом», я уже не протестовал.
И вот сейчас, задумавшись об особенном подарке для Роба, я сразу же вспомнил про Келлера. Уж он-то точно даст дельный совет.
– Выбрать подарок, который западет в сердце, это целое искусство – сказал Келлер, задумчиво потирая лоб. – Полагаю, это как раз подойдет. – Он протянул
