детьми и рыдают по ночам. Теперь мне понятно, откуда у Александры замкнутость и чрезмерная строгость!
Виктор: – Не знаю, рыдает ли она по ночам, но вы, женщины, такие – если мужья сбегают в Ташкенты, находите сто уловок, демонстрируя своё превосходство над всеми.
Рита: – Это не мир сошёл с ума! Это Израиль трещит, как пустой орех, ломая кровные, семейные узы, скрепляющие родителей с детьми, детей с внуками, разобщая людей, ломая судьбы и разбивая семьи. А потому такие дома, подобно нашему, растут как грибы после дождя.
Виктор: – Израиль не виноват. Он вынужден быть таким орехом, пока его окружают воинствующие арабы. Как это ни прискорбно, как это ни ужасно и противоестественно, но слово «мобилизация» еврейские девочки тут узнают раньше, чем слово «свидание».
Татьяна: – Полный облом, я вам скажу! Как это у Левы Толстого? Всё смешалось в доме Обломских.
Рита: – «Всё смешалось в доме Облонских», Татьяна.
Татьяна: – Ну, а я про шо? Толстой знал, про кого писать!
Из дверей дома появляется Алла, катит впереди себя фуршетный столик на колесиках. На нём небольшой термос, чашки, вазочка с сахаром. На полочке внизу – аккордеон. Ей помогает Тимур.
Алла: – Жильцы дорогие, по четвергам у нас не спевки, а чаепитие! Недели две не собирались! Присаживайтесь девочки, мальчики! Чай с ромашковым настоем. Говорят, очень полезен.
Виктор: – Чай с ромашковым настоем! С вами, Алла, даже кипяток пить приятно.
Оксана: – Правильно про чай из ромашки говорят. Такой чай стимулирует творчество поэта, когда мозг его мечется в поисках нужного слова.
Сдвигают стулья вокруг столика, наливают чай, ухаживая друг за другом.
Светлана: – Нам же, жрицам Мельпомены, никакой чай не помогает, когда мы мечемся в поисках значимой роли! Только уповаем на его величество случай.
Юрий (сверху): – Не печальтесь, уважаемая Светлана. Есть актрисы, у которых со случаем хуже, чем у вас. Перед самим отъездом сюда меня познакомили с актрисой настолько невезучей, что даже в туалетной бумаге с ароматом персика ей всегда попадались косточки.
Светлана поперхнулась чаем, громко кашляет, слёзы на глазах, все бросаются стучать ей по спине.
Алла: – Юрий! Вы что, присутствовали при этом? Вы отдаёте отчёт своим словам? Что вы несёте?
Юрий: – Что я могу носить? Интересный вопрос. Что бы я понёс, если бы мог ходить?
Алла (надевает аккордеон): – Бог ему судья, Светлана! Он и так наказан по жизни. Давайте лучше попоём. Не возражаете? (Начинает негромко играть и поет вполголоса):
«В ночь последнюю зимы,
ты мой нежно гладил локон.
Помнишь ласточку? Как мы
помахали ей из окон.
И пророчество твое,
до сих пор все пью до дна я.
«Одна ласточка – увы,
не весна
