лаков и черные силуэты чаек в вышине. Чайки кричали «Уа-у! У-а-у!». Было холодно, ветер дул справа – порывами. Щеку холодило. «Уа-у!», крикнула чайка Иерону. Он моргнул в ответ, раздул ноздри и глубоко вдохнул. Твердые прозрачные струи потянулись через нос в грудную клетку, наполняя ее стеклянной прохладой, как наполняет отворенная кровь цирюльничий таз. Стало совсем хорошо. Ветер пах йодом и болью. И покоем.
Прошла вечность.
Барон поднялся – тело висело на нем, как лишний груз; словно он раскрашенный ярмарочный болван и несет себя на костяке. Он донес болвана к зеркалу, долго разглядывал и остался доволен: показываться гостям в таком виде было категорически нельзя. Празднование можно было считать завершенным.
Впрочем, гости, наверное, и сами обо всем догадались. Несомненно.
Я, кажется, кричал – равнодушно вспомнил барон.
УБИЙЦА
Смерть похожа на кошку с содранной кожей.
Она бесшумно ступает, но иногда все же выдает себя.
У меня невероятно острый слух, знаете ли.
БАРОН
Вы что-то сказали, милейший?
– Я говорю: прикажете одеваться, вашмилость? – повторил слуга; у него были крупные ладони и глаза со слюдой – бегающие. И этот боится. – Куда после изволите?
– В псарню, – сказал барон.
Иерон гладил всех, чесал за ушами – собаки млели, толкались, вываливали розовые языки, совали породистые морды; капала слюна, пятная камзол и штаны, в воздухе висел густой запах песьей рабской радости – а барон гладил, чесал, похлопывал по янтарным чистокровным телам, щупал мышцы и смотрел зубы. С него сходил седьмой пот, а на подходе был восьмой. Иерон работал.
В углу сидел, и наблюдал за стараниями барона внимательно и хитро, единственный, кого он по-настоящему любил здесь, в этой кузнице чистопородства – худой голенастый пес грязно-серого окраса; с черным пятном вокруг левого глаза. Помесь, ошибка. Зовут – Джангарла. В переводе с эребского: ублюдок.
Человеку нужно кого-нибудь любить, верно?
– Господин барон! Ваша милость! – закричали в дверях. – Ландскнехты напали на деревню!
– Как твое имя, бродяга?
– Великий Эсторио, ваша милость.
Барон медленно поднял голову.
– Слишком громкое имя для бродячего жонглера. Ты, конечно, владеешь магией?
– Ээ. Не совсем. – бродяга смутился. – Я, видите ли, скорее лекарь.
Магические умения для жонглера – обычное дело, но – лекарь? Иерон посмотрел на лейтенанта.
– Деревенские говорят, что жонглер действительно лечил, – подтвердил лейтенант, – двоих или троих.
Иерон хмыкнул.
– Ну то, что лечил, я не сомневаюсь. А вот вылечил ли?
Жонглер встрепенулся.
– Старого Ила от подагры, – начал он перечислять с легкой обидой в голосе. – Жену Ила – от грудной жабы, дочку старосты…
– От девственности, – закончил за него барон. – Ладно, допустим. Что у тебя там?
– Где?
– В сундуке.
Жонглер встряхнул лохматой головой, блеснул глазами. Возможно, не только дочку старосты от девственности подлечил, но и еще кого. Парень красивый, ловкий, язык подвешен.
– Куклы.
– Что?
Иерон разглядывал кукол, брал их аккуратно, чтобы не помять. Октавио, плут, ясно. А это кто? Похожа на Силумену, хозяйку гостиницы. Пальчиковые куклы. Правильно, сундук и есть театр, понял Иерон. Настоящий, передвижной. Барон усмехнулся. Поставить сундук набок и раскрыть – вот и сцена. И говорить разными голосами. Великий Эсторио, надо же такое имя придумать.
– Вы разве меня не убьете? – спросил вдруг жонглер.
Барон поднял голову – оторвавшись от рассматривания. Интересный у куколок хозяин.
– Почему я должен тебя убить? Ты вор?
– Нет.
– Насильник?
– Нет.
– Убийца?
– Нет, я…
– Может, ты выкапываешь трупы и сношаешься с ними при полной луне?
Эсторио передернуло.
– Конечно, нет!
– Тогда чего тебе бояться, лекарь? – барон насмешливо прищурился. – А?
Жонглер помолчал.
– Человеческой
