под сокращение. Страшно был зол на «Никитку», что мечты, планы порушил, хорошей пенсии лишил. Просто гневался страшно, когда про это мне рассказывал.
Должно быть, знал, что я никому ни гу-гу! Чувствовал.
Что-то такое в нас было общее. Детство, что ли – деревенское, без затей?
– Ты вот скажи, Петр Иванович, чем металлопрофиль отличается от такого же профиля металла? – спрашивает он меня, бывало. Молчу, слушаю. Это тоже надо уметь, промолчать грамотно и уместно. – Ведь разные сорта металла имеются. Ассортимент просто огромный! – отвечаю. – Как снега в сугробе.
Зачем хорошего человека расстраивать.
– Пересортица – это замечательно! Есть в ней тайна, ведомая немногим, пожалуй, лишь избранным, толковым. Ты парень ухватистый, думаю, потянешь.
И так это глянет строго, куда-то выше моей головы, будто видит запредельное, мне до поры неведомое. На то он и – руководитель.
И с того дня стал он мне на рассмотрение перекидывать разные накладные. Затейливые, при всей внешней простоте.
Затянуло меня это дело, увлекло. А он меня нахваливает и слегка подзуживает:
– Если считаешь, что прав – так и подписывай! Визируй. Чего бумаги туда-сюда гонять? Будь моим «министром, визирем», как говорят на Востоке.
Он служил прежде в Туркестанском военном округе.
Вроде всё совместно, будто отец родной.
Стал я его «визирем». Всё как-то между прочим. Ничего такого опасного.
Даже подпись я отработал ввиду постоянной необходимости – такой росчерк затейливый, вензель залихватский с одного касания закручивал. Другой раз и сам полюбуюсь – нравится! Солидно! Вот сижу за столом, нет никого, а возьму бумаги клочок, раскатаю кудрявым вихрем свою подпись – хорошо! Ей-богу!
Вызвал он меня как-то к себе. Все уж давно ушли. Вечер. Тихо в «конторе». Завод недалеко шумит тихонечко, земля слегка колеблется под заводоуправлением – вторая смена гонит продукцию, станки металл мнут. Я же – часть этого дела. Восторг!
Прервал Геннадий Сергеич задумчивость мою. Кабинет при мне изнутри закрывает на ключ. Достал из ведёрка для бумаг свёрток. Газетка мятая, жёлтая, будто старое сало весной из бочки. С виду неказистая штуковина, разве что не подтёрлись ею.
Развернул. А там – денег пачка. Вот тебе и – да! Столько у дурака махорки не сыщещь! Плотная, видать, немало их там сложил кто-то.
Перебирает их начальник мой, с угла прихватит большим пальцем, тасует, шерстит, словно пряжу прядёт, и ласкает, гладит, и испытывает удовольствие от этого простого действия.
Я наблюдаю со стороны и тоже испытываю приятное движение в груди.
Мне же чудно́, я такого обилия денег враз и не видывал никогда. Смотрю, дивлюсь молча, боюсь спугнуть этот цирк бесплатный. А что же, думаю, дальше-то будет, какие «номера» у него припасены? Только улыбаюсь одними губами, а сам молчу, затаился. А он:
– Чего краснеешь, как девка на завалинке? Молодец! Твоя работа. Видишь, как нам
