Так что я на месте. Милости пр-рошу в любой день.
Степан Герасимович не совсем исчез в то апрельское утро, хотя и надолго. Его уж и вспоминать забыли, когда он снова появился перед ноябрьскими праздниками. С той же виновато-грустной улыбкой.
– Вызывали в Москву, – объяснил. – Работал в комиссии по реабилитации.
– Ну, и как? – спросила мать.
– Стена еще стоит. Чуть приоткрыли калитку – и по одному, через часового… Вот ваш документ, Вера Константиновна, о реабилитации.
– Спасибо.
Иван сказал:
– Я паспорт через месяц получаю. Возьму отцову фамилию…
Однако со сменой фамилии оказалось не так все просто. Одних справок понадобилось девять штук. А когда уже все бумаги были собраны, начальница над паспортами, напомнившая Ивану материну подругу Октябрину, объявила:
– Двойную фамилию не положено.
– Почему? – не понял он.
– Потому что это из прошлого, молодой человек. Салтыков-Щедрин, хоть и прогрессивный писатель, но из помещиков. Минин-Пожарский из князей…
– Минин – староста, – возразил Иван.
– Правильно. Новгородским старостой мог в то время стать только дворянин… Прошу не перебивать, Панихидин! Выбирай: или Потерушин, или Сверяба!
Ему надоела канитель со справками и очередями. Потому сказал хмуро:
– Пишите: Сверяба.
Вечером к ним пришел Степан Герасимович. Он уже работал в исполкоме, снял где-то комнату, ждал квартиру. Выслушав Ивана, грустно улыбнулся.
– Это культ должности, Ваня. Всю эту муть смоет, не сразу, а смоет… Поздравляю тебя, Иван Сверяба! И вот – тебе.
В свертке, который он протянул Ивану, оказался серый в светлую полоску костюм. Первый в Ванькиной жизни костюм!
Молодой Сверяба старался скрыть свою радость, но улыбка так и лезла на лицо. В костюме он выглядел взрослее, не то, что в сшитой матерью куртке, из которой торчали его несоразмерно крупные кистевые мослы. Обновка словно бы зафиксировала Иванову взрослость и самостоятельность.
В том костюме он и на сцену с гитарой не постеснялся выйти, и на манеже цирка чувствовал себя любимцем публики. В нем же он совершил под конвоем печальное путешествие в красное тюремное здание под названием «Вечный зов». А когда вышел оттуда старанием папы Каряги и явился домой, узнал, что и мать распрощалась со своей прежней фамилией – стала Кирюхиной.
Иван и в армию подался всего скорее из-за того, что вдруг ощутил себя лишним в новой материной жизни. Дружеские отношения с отчимом казались ему предательством памяти отца, которого и так много предавали. Мать – ладно, женщина – тяжело одной век коротать. Но теперь вроде бы предавал уже он, единственный на земле отцов наследник.
Через год, когда Иван осваивал в Карелии первую ударную стройку, Степан Герасимович помер. Как ни торопился на похороны Иван Сверяба – не успел. Закопали страдальца Кирюхина в полдень,
