ь, который вывел тебя из земли Египетской!
Небольшого роста и очень подвижный гражданин широким взмахом руки простёр свою ладонь в направлении сияющей вывески ювелирного магазина. На вывеске красовалось: «Ювелирный салон „Золотой телец“». Его спутник был более сдержан. Он иронично осмотрел изображение на вывеске быка, больше похожего на лягушку с рогами. Тем же взглядом он оценил старую панельную пятиэтажку, в одной из квартир которой и приютился салон. Скептический взмах рукой подвёл итог его наблюдениям:
– Бросьте, граф! Если уж цитировать Ветхий Завет, то следовало бы сказать так: вот бог твой, Россия, который вывел тебя из утопии коммунизма.
Откуда-то сверху к ногам шлёпнулась кучка размокшего снега. Оба невольно сделали шаг назад и подняли глаза. Сверху над «Золотым тельцом», презирая декабрьский снегопад, сохло чьё-то основательно застиранное бельё. Впереди всех гордо реяли повёрнутые лицом к публике необъятные мужские трусы. По достоинству оценив размеры их владельца, спутники двинулись вдоль тротуара навстречу ветру.
– Вы ханжа, господин Борке, – не сдавался малыш, именуемый графом. – Народ устал от тягот строительства развитого социализма. Он хочет чувствовать себя богатым и счастливым…
– Скажите проще, – перебил его господин Борке, – народ хочет золота. Что же, это я понять могу! Но возможно ли чувствовать себя счастливым, если не помнить того, чем закончилась эта каверза Аарона с золотым тельцом? А закончилась она, если мне не изменяет память, кровавой бойней.
– А никто и не помнит, – ехидно улыбнулся граф. – Едва ли даже старшее поколение помнит о тех, кто попал под горячую руку разъярённого Моисея. А уж нынешнее поколение и подавно. У нынешнего поколения, увлечённого погоней за высокими технологиями, Ветхий Завет ассоциируется скорее с ветхим жильём, которое легче сломать, чем отремонтировать.
– Отремонтировать историю? Что же, это забавно, – усмехнулся господин Борке. – Но в одном вы правы, дорогой граф Кордак: высокие технологии – это гонка. Гонка за призраком – таким же, каким некогда был призрак коммунизма. Эта гонка лишает человечество одной важной способности – способности оглядываться назад. В этой гонке история не более чем пережиток прошлого.
Декабрьский сырой ветер хлёстко ударил в рекламные щиты, и ночь взорвалась пургой. Невысокая фигура графа Кордака сгорбилась, стала ещё меньше. Он повернулся к ветру спиной. Видавший виды пуховик, который когда-то был белым, покрылся со спины слоем мокрого снега, приобретая непередаваемо серый цвет. Граф втянул голову в плечи так, что за высоким стоячим воротником видна была только тёмная макушка его вовсе не зимней бейсболки. Суетливым движением, нагибаясь вперёд, граф накинул на бейсболку капюшон. Снег, налипший на капюшон, сполз ему за шиворот, отчего граф энергично задвигал плечами, затопал ногами, словно исполнитель цыганских танцев. Однако ноги его, обутые в модные, но довольно заношенные кроссовки, поползли по каше размокшего снега. Танец прекратился так же внезапно, как и начался.
– Прошу извинить за бестактность, граф, – не поворачивая голову, заметил Борке, – но вам никогда не приходило в голову некое несоответствие вашего графского титула и вашего пристрастия, как бы это сказать, к модной одежде?
– Как некогда справедливо заметил мне один философ, – лукавый прищур Кордака сверкнул из-под капюшона, – некто Эммануил Кант, лучше быть дураком по моде, чем дураком не по моде.
Из-под капюшона вновь послышалось кряхтение, на этот раз означавшее смех.
– Цитировать Канта применительно к современной моде – это кощунство, – заметил его спутник.
Борке обернулся и с прищуром посмотрел на падающий с неба снег. Левой рукой он ухватил за середину свою чёрную матовую трость, а правой рукой поглубже надвинул старомодную каракулевую шапку. В сумраке декабрьской ночи, едва освещаемой светом уличных фонарей, полированный серебряный шар набалдашника трости вспыхнул пронзительной белой звездой. Борке поднял воротник, отвернул лацканы и вновь взял трость в правую руку, опустив её острое осиное жало на тротуар. Трость мелодично звякнула, а белая звезда погасла, утопая в замше перчаток.
– А вы, господин Борке, – продолжил граф, – просто неравнодушны к моему титулу. Но если хотите откровенности, я скажу. Для меня этот титул значит не более, чем свист этой вьюги. Я сатир! Я был сатиром и остаюсь им! Козлиную шкуру мне никогда не заменят ни модный пуховик, ни тога императора.
Спутники вновь повернулись лицом к ветру и продолжили свой путь. Борке будто не замечал летящих навстречу крупных хлопьев снега. Он шагал неспешно, размеренным шагом, не сгибая спины. Удивительно, но казалось, что снег облетает его стороной. На его каракулевой с тёмно-синим отливом шапке, на безупречном чёрном пальто и коричневых замшевых перчатках не было видно ни единой снежинки. Его спутник, граф Кордак, напротив, был весь залеплен снегом. Согнувшись
