не «мячиком предрассуждений», а человеком, задумавшим и осуществившим акт своей смерти самостоятельно147.
Интересна также «серединная» позиция, согласно которой, Пушкин был одинаково равнодушен как к вопросам светской «чести», так и к вопросу ухода из жизни путем сложной «макиавеллевской» интриги – он отдал решение своей земной судьбы «высшему суду», это была попытка обновления жизненного пути решительным поступком. Таков подход к проблеме А. Битова в книге «Моление о чаше. Последний Пушкин».
Вновь я посетил (музей-заповедник). Одной из важнейших мифологем пушкинской биографической легенды является мифологема музея-заповедника. Эта мифологема лишь косвенно относится к автобиографическому мифу: стихотворения, созданные в период ссылки в Михайловское и посвященные ей, породили мифологему северной ссылки поэта. Период же создания мифологемы Пушкинского заповедника – это по преимуществу советское время. Имя многолетнего директора музея в Михайловском С. С. Гейченко стало «легендарным»148. Иначе говоря, не только «легендарный Хранитель», энтузиаст и популяризатор, является автором одной из авторитетных мифологем, в дружбе-вражде с которой существует современный пушкинский миф, но и сам он стал мифологической фигурой, по-разному изображенной в художественных текстах149. Причина этого в том, что С. С. Гейченко приложил большие усилия по воссозданию пушкинских мест (Михайловского, Тригорского и др.) и привлечению к ним общего внимания, благодаря его стараниям удалось восстановить, а затем всемирно прославить малоизвестный ранее Пушкинский заповедник.
Мифологема заповедника, на наш взгляд, строится на диалектическом противоречии между статусом хронотопической ценности и «грандиозным парком культуры и отдыха», которым, по мысли довлатовского персонажа Бориса Алиханова, его сделал «товарищ Гейченко»150. Подобно тому как в заповеднике «из соображений колорита» водружается на дерево цепь и устанавливаются декоративные валуны с цитатами из Пушкина, так в книгу рассказов Гейченко «У Лукоморья» вносится «немало домысла, живых словесных картинок, в тексте никак не выделенных из документально обоснованного изложения». Таким образом, домысел в духе советских времен осуществляется как в формировании концепции заповедника, так и в том «симбиозе эссеистики, литературоведения, краеведения, беллетристики и даже мемуаристики»151, который представляет собой упомянутая выше книга хранителя заповедника.
Наряду с Пушкиногорьем мифологема заповедника в этом значении может быть соотносима с такими знаковыми топосами, как Пушкинский Дом РАН (ср. последнее стихотворение А. Блока «Пушкинскому Дому» и «роман-музей» А. Битова «Пушкинский дом»), Мойка 12 («Пойдем же вдоль Мойки, вдоль Мойки…» А. Кушнера и «микророман» о музейном работнике «Вторая жена Пушкина» Ю. Дружникова) и др. Мифологема заповедника, в основном, отражает советский
Дружников Ю. И. Узник России. По следам неизвестного Пушкина. Роман-исследование. Трилогия. М.: Голос-пресс, 2003; Петраков Н. Последняя игра Александра Пушкина. М.: Экономика, 2003.
Ср. аннотацию к очередному выпуску «Михайловской пушкинианы»: «в сборнике впервые публикуются письма известного российского музейщика Н. И. Архипова, адресованные легендарному Хранителю Михайловского С. С. Гейченко» (Материалы XIII Февральских научно-музейных чтений памяти С. С. Гейченко 12—14 февраля 2010. Пушкинский Заповедник. Сельцо Михайловское, 2010).
Гейченко С. С. У Лукоморья: Рассказы хранителя Пушкинского заповедника. 5-е изд., доп. Л.: Лениздат, 1986; Ахмадулина Б. А. «Мороз и солнце, день чудесный… ": о С. С. Гейченко // Ахмадулина Б. А. Миг бытия. М., 1997. С. 127—129; Довлатов С. Д. Заповедник // Довлатов С. Д. Собр. Соч.: В 3 т.: Т.1 М., 1995; Арбенин К. Ю. Пушкин Мой. Поэма во фрагментах. СПб., 1998.
Довлатов С. Д. Заповедник. С. 378.
Кормилов С. И. «Беллетристическая пушкиниана» как научная проблема // Беллетристическая пушкиниана XIX – XXI вв. С. 28.
