(в конце концов, это я был автором самого проекта, а депутаты нацболы были самой крупной партийной группой в НА) также не было им выполнено. Он обошел проблему, предложив обойтись без председателя-спикера.
Нацболы прекратили свое участие в НА в мае 2009 года.
НА существует и по сей день. Сегодня это вялая бескровная тусовка, к которой потерял интерес и сам Каспаров.
Есть люди, у которых не выживают цветы. Вот у Каспарова мрут организации.
24 ноября 2007 года случилось событие, фактически положившее конец политической карьере Каспарова. Когда вместе со мной во главе колонны из нескольких тысяч человек мы возглавляли последний, как оказалось, марш несогласных, на Мясницкой улице на колонну напал ОМОН и Каспаров был задержан (меня отбили нацболы). Его судили и дали ему четверо суток административного ареста. Арест произвел на него удручающее впечатление, напугал его навсегда. После ареста Гарри Кимович и носа не показывает на несанкционированные митинги. Да и на разрешенные боится ходить.
Вскоре после того ареста Клара Шагеновна объяснила мне своего сына (Каспаров опаздывал на встречу, которую он мне назначил у него дома): «Вы должны понять, Эдуард, чуть ли не с возраста десяти лет Гарик был привилегированным гражданином мира, его боготворили за его шахматный гений, он стал жить международной привилегированной жизнью. Перелеты, европейские столицы, дорогие отели… И вот в первый раз в жизни он попадает за решетку. Для него это колоссальное унижение…»
Увидев, очевидно, по моему лицу, что я не понимаю, в чем же унижение, Клара Шагеновна устало закончила: «Вам этого не понять, вы к этому привыкли, вы этим живете…»
И вздохнула.
Чуть позже я отбывал пятнадцать суток в спецприемнике ГУВД на Симферопольском бульваре, со мной разговорился пожилой капитан. Он похвалился передо мной знаменитыми арестантами, пребывавшими под его надзором, и особо вспоминал Гарри Кимовича.
– Какой-то он был мрачный и испуганный…
– Капитан, поглядите на свою бригаду, будешь испуганный.
– Эдуард Вениаминович, мы к нему очень хорошо отнеслись. Что он к нам попал, нашей вины нет. Мы же его не судили, нам его привезли. Вы же нас не боитесь.
– Я с милицией уже полжизни общаюсь, привык, а он – тонкая, артистическая душа…
– Мы ему даже маму на свидание пускали… Хотя не положено… Хотели попросить с нами в шахматы сыграть, да постеснялись…
Менты его стеснялись, а он их испугался. Российская коллизия.
Я теперь понимаю, что тогда, после этих четырех суток, о которых бешено и взахлеб писали иностранцы, он стал яростно противостоять проведению «Маршей несогласных» и фактически настоял на прекращении их, мотивируя это прекращение тем, что нельзя подставлять людей под дубинки. Говорят, что тогда ему звонили по ночам опера и пугали подвалами Лубянки.
Я в таких случаях не разговариваю с операми, вырубаю телефон и сплю дальше.
