когда ее убийца еще ходит по земле?
Да, не Маттео Строцци поднес бутылочку с ядом к ее губам, но он незримо руководил Марией, когда она решилась на последний в ее жизни поступок. Воспоминания о предательстве Маттео преследовали Марию до конца ее короткой жизни, хотя прошло столько месяцев. Время бессильно было залечить рану. Негодяй…
Мария не попросила бы у Орландо помощи, но теперь ему не нужно было спрашивать ее позволения. Это его долг. Ради сестринской любви, которую она дарила ему.
Вкладывая маленький букетик весенних цветов в пальцы Марии, сжимавшие распятие, Орландо вспоминал свое детство, проведенное рядом с сестрой. Сколько радости они находили в общении друг с другом – забирались на деревья, бегали по ячменному полю, смеялись… А как они перешептывались и хихикали в церкви вместо того, чтобы внимать словам священника. И так же хорошо Орландо помнил слезы Марии и неприкрытый страх в ее глазах, когда Маттео Строцци обманул ее. Брат был единственным человеком, которому она могла довериться, рассказать обо всем.
Мария Лоренца была рядом с Орландо, сколько он себя помнил. Его милая, красивая сестренка. Она не заслужила страданий, которые свели ее в могилу.
Пронзительный крик ребенка нарушил тишину храма. Орландо поднялся с колен и обернулся. В дверях стояла одна из монашек, бережно прижимавшая к груди новорожденную дочь Марии, хрупкий росток новой жизни перед гробом матери. Его племянница, о которой некому позаботиться, кроме него, Орландо. Девочка потеряла мать, не успев узнать ее. Мария была уверена, что не сможет вырастить ребенка, что ее позор несмываемым пятном ляжет на незаконнорожденную дочь и потому решилась покинуть этот мир. Она не в силах была выносить унижение, выпавшее на ее долю.
И причиной тому был Маттео Строцци. Но этот негодяй заплатит за содеянное. Орландо позаботится об этом.
Глава 1
Моим блистательным господам: власть моя в опасности. Поспешите же на ее защиту.
Девичий голос, мягкий и приятный, читал сонет Петрарки. Этот голос, созвучный теплому бризу, переплетался с жужжанием пчел, искавших самые ароматные из летних цветов, с щебетанием птиц. Ветер играл листьями на искривленных ветвях оливковых деревьев, шумел в кронах высоких кипарисов. Это был медленный, ленивый, тягучий, как сироп, день. Над полями струился зной. О работе и думать было нечего.
Однако для Изабеллы ясный, солнечный день был благословением. Конечно, ей нужно было кое-что сделать по дому. С наступлением лета пища стала легче, тяжелые портьеры и толстые зимние ковры сменились тонкими воздушными тканями. Слуги обменивались сплетнями у распахнутых окон, чистили овощи для легкого супа. Цыплята, которым сегодня повезло не попасть в похлебку, копались в земле на заднем дворе. Нет, Изабеллу не ждут дома до заката, когда отец оторвется наконец от своих книг и захочет поужинать.
Изабелла склонилась над альбомом, растушевывая пальцем резкую линию, проведенную углем.
Голос дрогнул.
Изабелла подняла глаза. Вероника, юная дочь соседа, по-прежнему сидела на отведенном ей месте, на коленях лежала раскрытая книга. Она была превосходной моделью: светло-золотистые локоны, озаренные солнцем, образовывали сияющий нимб вокруг ее головы, овальное личико, тронутое легким загаром, разрумянилось. Юбки в алую полоску на зеленой траве напоминали смятые лепестки розы. Но почему, ради святой Екатерины, эта девочка не может сидеть спокойно!
– Что случилось, Вероника? – поинтересовалась Изабелла.
– Я могу посмотреть твой рисунок, мадонна? – спросила девочка с плохо скрываемым любопытством. – Мы уже так долго сидим здесь!
Долго? Изабелла посмотрела в лазурное небо и увидела, что косые солнечные лучи стали цвета карамели. Мягкий, словно размытый утренний свет, серебристо-серая дымка, характерная для знойных тосканских дней, давно исчезли. Однако Изабелле, поглощенной трудной задачей – как можно вернее передать на пергаменте черты лица, наполнить жизнью тонкие черные линии, – показалось, что прошли мгновения.
– Тебе полезно практиковаться в чтении, Вероника, – заметила она, убирая уголь в специальный ящичек.
Изабелла несколько раз согнула и разогнула пальцы. Кожа на ладонях и ногти были покрыты въевшейся угольной пылью, теперь их ни за что не отмыть. Что скажет отец? Впрочем, после стольких лет, проведенных вместе, он привык к занятиям дочери, точно так же, как она научилась уважать его привычки.
– Ты так хорошо читаешь сонеты, – продолжала Изабелла, – твои родители будут гордиться тобой.
Вероника закрыла драгоценный томик в зеленом кожаном переплете и крепко прижала его к груди. Ее розовые губы тронула улыбка.
– Ты правда так думаешь,
