смотрели «Культуру» и легли спать пораньше.
Чтобы завтра не проспать литконференциале.
Глава 5
Жертва Мельпомены
Антон Павлович Райский не любил число «тринадцать» с раннего детства. Зловещее число, в свою очередь, отвечало Антону Павловичу взаимностью. Тринадцатого числа с Антоном Павловичем всегда случались страшные вещи. Тринадцатого числа тринадцать лет назад Антон Павлович сломал фалангу. Тринадцатого же числа прошлого месяца разбил четвертого коллекционного терракотового кота с секретера. Тринадцатого числа родился ненавистный критик Лев Добужанский. В тринадцатом кабинете сидела мымра Куликовская из редакционного отдела, резавшая рукописи Антона Павловича на корню. И наконец, на тринадцатое число тринадцатого года было назначено открытие литконференциале. Пригласительный билет и номер места, указанный в нем, были, разумеется, тринадцатыми.
В предрассветный перед литконференциале час, сумеречный и удушливый, когда под худыми щеками граждан тяжелеют подушки, а синие ступни спящих шуршат под одеялами, в час, когда ряды обезглавленных тополей, сомкнувшись вдоль широких проспектов, кажутся мертвецами, а ядовитые черемухи утопленницами тянут свои призрачные руки к песочницам и качелям, в час, когда теплый восковой дождь блуждает по сонным улицам, ужом оскользая с серебряных листьев и, оплакивая звезды, растворяется в бензиновых лужах, Антону Павловичу Райскому снилась чертова дюжина.
Зловещая эта дюжина снилась Антону Павловичу в виде полыхавшей адским огнем спинки складного сиденья с номером тринадцать в первом ряду актового зала Дома культуры «Динамик».
Сам Антон Павлович растерянно топтался перед своим полыхающим местом, никак не решаясь сесть и пряча несчастливый пригласительный за спину. На Антона Павловича свистели и шикали. Оркестр играл Мендельсона.
На сцене, на длинном столе, накрытом в честь литературного мероприятия зеленой бархатной скатертью, стояла в самой середине на каменном пьедестале лысая голова председателя литкомиссии МГЛА, ведущего эксперта МО, критика с мировым именем Льва Борисовича Добужанского. Голова безмолвствовала.
Зрительный зал Дома культуры «Динамик» был огромен. От арены поднимались, уводя взгляд во тьму бельэтажей, бесчисленные ряды партера. Над головой Антона Павловича, в сумеречном конусе купола, висела, вызывая клаустрофобию, тяжелая шестиярусная люстра. В балюстрадах галерей мерцали медные канделябры. По бокам накрытого скатертью стола высились две мраморные Евтерпы, и их белые каменные глаза зло сверлили спину спящего.
Места в зрительном зале были, все до одного, заняты литераторами. Бородатые враги, опередившие Антона Павловича на столетия, и современные гладковыбритые враги держали свои счастливые номерки над головами. Антону Павловичу было жутко и душно.
В зале постепенно нарастал недовольный гул. Враги, размахивавшие счастливыми номерками, вскакивали с мест, сердито хлопали крышками сидений, топали и требовали от Антона Павловича или сесть
