Пока он помогал старушке сменить колесо, его ударило кузовом грузовика – занесло на гололеде. Он чуть не месяц провалялся в больнице – сломанные кости, разрыв селезенки. Потерял целый семестр и закончил позже остальных. Большинство, заметив ту машину, проехали бы мимо, а он остановился и вылез. Такой уж он был – всегда старался помочь. А я чувствовал лед под колесами.
– Только не так, – сказал я. – Так я не могу.
Он покачал головой.
– Начистоту: если это – твой проект, мне тебя не вытащить.
– Ты и не обязан меня спасть, – сказал я. – Хватит того, что уже сделал. Двойная щель – я должен это увидеть. Лучше объяснить не сумею.
Как я мог объяснить? Сказать, что все эти дни не пил? Но разве он поймет, какое это чудо?
– Думаю, мне суждено это увидеть.
– Суждено? Что за бред?
В голове у меня загорелись глаза матери.
– Ничего не бывает суждено, – продолжал Джереми, но уже безнадежно. Он видел, как утопающий скрывается под волнами.
– Тот, кто верит в квантовую механику, – заявил я, – никогда не скажет: «не бывает».
Он покосился на установку.
– Но что ты хочешь доказать?
– Только одно, – сказал я. – Что невозможное иногда случается.
9
Мы провели опыт в морозный день. С океана налетал ветер, все Восточное побережье съежилось под холодным фронтом. Я рано пришел на работу и оставил на столе Сатвика записку:
Зайди ко мне в лабораторию в 9:00.
Только это, объяснять ничего не стал.
Сатвик вошел в комнату 271 чуть раньше девяти.
– Доброе утро, – поздоровался он. – Получил твою записку.
Я указал ему на кнопку:
– Окажи мне честь?
Мы замерли в темном полумраке лаборатории. Сатвик разглядывал простиравшуюся перед ним установку – стальные щиты и длинный серебристый ствол термионной пушки. По всей длине стола тянулись провода.
– Не верь инженеру, который не рискует пройти по построенному им мосту, – усмехнулся Сатвик.
Я улыбнулся:
– Ну ладно.
Пора было.
Я нажал кнопку. Машина ожила, загудела.
Мы смотрели.
Я дал ей несколько минут прогреться, потом подошел к камере. Открыл ее сверху и заглянул. И увидел то, чего ожидал. Отчетливый спектральный узор, интерференционная картина на экране – особый порядок темных и светлых полос. Все согласно Юнгу и копенгагенской интерпретации.
Сатвик заглянул мне через плечо. Установка все гудела, узор проявлялся с каждой секундой.
– Фокус хочешь? – спросил я.
Он торжественно кивнул.
– Свет – это волна, – сказал я ему.
Потом потянулся к датчикам, включил – и больше ничего, картина интерференции пропала.
– …Только
