издательской системе Ridero
Противовес
Мой брат угостил его сигаретой. Единственный из своры юнцов, сдавленных дымом, под сводами туалета этой шараги. И не было бы печали!
Стрелок затянулся пару раз, одобрил глаза и уши моего братца и втянул его в разговор по душам, который больше походил на допрос с пристрастием о смысле жизни. Тут то мой братец и подсел под язык, а тот ему на уши и понеслось.
Мужчина представился Валерием Марковичем Чапала. Почти, Чапаев! Генеральный директор компании «Интрузив». С закрытыми глазами он сразу выдал все свои регалии, чтоб боялись и держали дистанцию. Мол будущий миллионер, подающий надежды и дающий мечту вот таким молодым людям без разумения о финансах, и бесцельно слоняющимся по сомнительным учебным заведениям, и неизвестно, что их ждет впереди или сзади.
Брат мой клюнул. На следующий день познакомил его с родителями. Те с со своими друзьями. И тот стал разыгрывать комедию. Актером он был первоклассным, врезался в слух и на память оставлял для всех бедствующих обывателей должное впечатление от собственной харизмы. Желающих погреть руки о пока ещё не существующие его миллионы было много. Погреть уши ещё больше. По телевизору такого не услышишь. А вдруг он тот самый, который решит их проблемы и очертит им путь. Таких людей по телевизору не увидишь. Все у него в одночасье стали заместителями различных подразделений его «фабрики грез».
К тому моменту, как я приехал из Питера на побывку к родителям, они уже были почти миллионерами, складывали в санные матрацы его обещания скорейшего избавления от них. Мать прикалывалась, отец просто молчал, брат был на седьмом небе от счастья. Ещё бы, представилась возможность осушить запасы 8 нефтяных скважин.
Брат познакомил меня с ним в тот же день моего прибытия. Время – деньги. А времени у меня много. Тогда стояла зима 1998 года.
Увидев его, передо мной возник вопрос: «Что за бомжовская конспирация такая?» Древний старик, заросший, небритый, замызганный бессонницей, в серушной куртке и такой же заячьей шапке ушанке, с глазищами, которые, действительно, должны по-другому смотреть на мир. Он сразу перешел в наступление. Но я к тому моменту был уже тертый. Его слова отлетали от моих ушей полных скепсиса и Pearl Jam. Он травил байки, приправлял всё это остроумными шутками-прибаутками. И после того, как он сказал, что «последний хуй без соли доедает», я поддался его обаянию. Ведь от меня ничего не требовалось, кроме как взять на сохранение, до его приезда в Питер, документы толщиной в 7 сантиметров, в которых был изложен план-захват восьми нефтяных скважин и дальнейшую разработку месторождения. Якобы, он трудился над ними 11 лет, страдал над ними, выстрадал. Его подвешивали на цепях вниз головой, но он им ничего не сказал. Его поджигали и утюг в задницу пихали, но он им ничего не сказал. Его резали на части и кормили ими свиней, но он им ничего не сказал. В конце концов, когда от него ничего не осталось, он исчез и намерен воскреснуть в памяти города на Неве, со своими одиннадцатилетними достижениями своего терпения и силы духа, чтобы покорить сердца тамошних инвесторов.
Как только документы оказались у меня, я отдал их на анализ своему другу-юристу. Через пару дней он отозвался о них одобрительно, в превосходной степени.
Обратно в Питер я приехал уже деловым. Маркович дал мне телефон своего сына, чтобы я с ним связался, но он, этот его сынок, сразу же бросил трубку, как только я упомянул имя его отца. По видимому, имени отца в его жизни больше не существовало, как и сам отец. Я забросил документы на пыльный шкаф и забыл про них на полгода, до того телефонного звонка, ранним июньским утром, как только я почесал задницу. Маркович сказал просто: вези документы по адресу. Я тебя жду.
Девятиэтажка на проспекте Славы. Я тусовался в тех окрестностях почти всё своё незаконченное студенчество и проходил мимо этого дома по пять раз на день. Я даже один раз поссал на него с торца, когда возвращался с попойки. Короче, засвеченное мной место.
Я поднялся на этаж, позвонил в дверь. За дверью услышал неврастеничное гавканье какой-то суки. Она цокала своими лапами так, что слышно было по всем пролетам. Дверь открыл Маркович. В сером костюме, небритый и высохший, как малиновый куст без подкормки, отдавший, последние плоды своей деятельности людям с Севера. Собака была пуделем, того же окраса, как и шевелюра Марковича, действительно, неврастеничная и должно быть подрастерявшая с годами грациозность породы из-за какого-то недуга своего хозяина.
– Ника, иди сюда, успокойся, кому сказала! – услышал я обволакивающий бархатистый голос в комнате. – Проходите.
Я вошел в комнату. Она сидела на диване, вся в черном, как очень огромная муха с рыжими волосами и улыбалась. Я таких толстых женщин ни то, чтобы не встречал, я даже их не видел никогда, и мне сразу стало понятно почему. Но за её врожденным обаянием вся эта полнота жизни стала стройной,
