в квартиру вломился Маркович, возбужденный и какой-то помешанный. Он содрал с меня одеяло и прокричал, чтобы я выметался из его кабинета и из его жизни, назвав меня гением и обозвав говном. Это лучшее сочетание, как для гения, так и для говна. Поэтому-то его слова, так хорошо легли мне на душу, аккуратнейшим образом, как в лунку впали. Ему ли не знать, как закатывать людей в асфальт и посылать их в дальнюю дорогу. Он стал грозиться, что позвонит моим родителям и сдаст меня на хранение, расскажет, какой я замечательный студент. Он все-таки претворил свои угрозы – сдал той же ночью. Родители ему не поверили. Ведь они знали, что он фантазер и способен, на любую гадость. И даже Лиля не верила до конца. Она стала рассказывать о тех бесчинствах его авторитарного режима, который он устроил на асфальтовом заводе, когда царствовал в нем, и однажды его корона полетела. Он спился от мании величия, обнаружившегося в его крови и врубился на своем «Мерседесе» в фонарный столб со всей своей дури. Его упекли в Кащенко, откуда Лиля его еле вытащила. И вот история продолжается. У него или обострение или просто наметилась импотенция.
Как раз в тот момент, мне и нужно было порвать с ними всякие отношения, но мне нужен был их противовес. Ведь я обрел его неслучайно в их лице. Его всегда обретаешь в те моменты окружающей тебя пустоты – от нежелания двигаться вперед или что-то менять. Для того, чтоб стоять на одном месте тоже нужны силы небесные. Они называются терпением. И только потом до меня снизошло, что терпеть ничего и никого не надо. Нужно просто двигаться вперед, оставляя всех терпеливых позади себя. Любое изменение происходит от движения, которое не нуждается ни в каком противовесе, разве что, в той самой терпеливой толпе, ждущих от моря погоды. Друзья мои для этой роли не подходили. Они только в счастье моём могли урвать сытный кусок, как и я. В несчастье моём они от меня отдалялись и занимались собой, своим счастьем, двигались вперед. А несчастливые занимаются благотворительностью.
Я вернулся к столу. Лиля кормила очень вкусно и весело, а я был всегда голоден и в загрузе. В Купчино мы прожили не долго, всего пару месяцев. Потом нас выкинули. Задолжали мы прилично и Лиле ничего не осталось, как оставить хозяевам свою роскошную библиотеку в тысячи книг, которые согревали её воображение на протяжение всей её жизни. Она прочла все эти книги и осталась ни с чем. Зачем ей они. Она уже всё знает. Она сама была, как книга с кулинарными сюжетами, в которых варились финансовые махинации на бульоне из пронырливых голов дельцов, оставлявших её без заработанной порции.
Откуда-то взялись деньги и мы сняли просторную квартирку на Наличной. Въехали со всеми оставшимися у Лили кастрюлями и сковородками, прихватив с собой всех этих бизнесменов-посредников, дармоедов с большой дороги. Место хватало на всех и тарелок тоже. Лиля кормила вкусно. Но и этот факт ничего не менял в их скотском поведении. Они кидали Лилю, подбрасывая ей кости от съеденной ими свиньи. Тогда-то Лиля изрекла вторую свою мудрость:
