прожевал. Некультурно спрашивать, если кто не прожевал.
– Пусть знак подаст.
– Он и подает.
– Это не знак, просто гражданином агония овладела, вот и дергается без всякого смысла.
– Откуда вы знаете?
– Давеча одна вполне себе ничего дамочка компотом в столовой захлебнулась – так же дергалась.
– Позвольте поинтересоваться, компот из сухофруктов был или ягодный?
– Из моркови.
– Что ж это за компот такой – из моркови? Таким весьма неудивительно захлебнуться.
– Да уж, таким захлебнуться – раз плюнуть.
– Врет он все – не бывает морковного компота. Выдумал тоже – из моркови.
– А дамочка перед компотом пирожки не ела?
– Не знаю, не было мне интереса наблюдать за ней до того, как она захлебнулась.
– Может, она и не захлебнулась, а подавилась – пирожком, например.
– Да уж, пирожком подавиться – раз плюнуть.
– Что-то он притих.
– Вымотался.
– Этак он вовсе изойдет из жизни и издохнет.
– Издохнет.
– Да уж, нынче издохнуть – раз плюнуть.
Любопытствующие утомились глядеть на затихшего Пудикова и пошли дальше, жуя пирожки. А прохожий в шляпе даже философски наступил на Веню, отчего застрявший в горле кусок вышибся наружу.
Веня порозовел, отряхнулся и, забрав сдачу, пошел доедать пирожок и доживать вернувшуюся жизнь.
Монашка
Дождь закончился. Ночной воздух сделался прозрачен. Монашка сняла с себя мокрую одежду и принялась выжимать из нее воду. Белые груди причудливо засияли в холодном лунном свете.
Они напоминали пару покачивающихся полумесяцев – одновременно похожих и разных; то ли смотревших друг на друга, то ли отвернувшихся; усыпанных капельками сорвавшейся с неба влаги.
Монашка не замечала, что та, большая, луна, и миллионы вернувшихся после дождя звезд, и вся бездна мироздания отражаются в каждой из этих капелек, и что целая россыпь вселенных покрыла ее тело.
Совершенно голая монашка стояла под небом и дрожала от холода.
На нее смотрели сотни глаз – поляну, где она остановилась, заняло стадо совокупляющихся кроликов. Кролики разглядывали монашку и в порыве любовного экстаза мелко дрожали.
Так они и дрожали: замерзающая монашка и сто совокупляющихся пар кроликов.
Но монашка их не видела – все кролики были черными.
И в каждом из смотревших на нее глаз покачивалось два полумесяца, покрытых тысячами капелек, и в каждой капельке плыла бездна с миллионами звезд. И все вместе они дрожали от любовного экстаза и от холода ночи.
Монашка вдруг чихнула, капли небесной влаги осыпались с ее замерзающего тела на землю, и тысячи вселенных в глазах кроликов погасли.
Падение
До падения оставалось всего ничего.
Елизавета
