сверкали толстые цилиндрические очки, правая рука, в которой он держал какой-то листок, заметно дрожала, левая безжизненно покоилась на колене.
– Здравствуйте, Семен Дмитриевич! – хрипло проговорил Сергей. Горло перехватило, видимо, оттого, что он впервые сам, без деда, заговорил с Митричем.
Тот поднял глаза на гостя, как-то по-гусиному вытянул шею и, сощурившись, уставился на него поверх очков.
– Здравствуйте, это я, Сергей, Павла Егоровича внук, – все еще запинаясь и сглатывая слюну, сказал молодой человек.
– Чей внук? – почти шепотом спросил Митрич, поворачивая голову так, чтобы оказаться ухом к вошедшему.
– Павла Егоровича, – уже уверенно и громко повторил Сергей.
– Ах, Паши… – рассеянно пробормотал писатель.
– Мы с вами в последний раз на похоронах деда виделись. Вот, решил навестить. Простите, что раньше не приезжал.
– Да-да, на похоронах… – по-прежнему глядя в сторону, сказал Митрич, и Сергей не мог понять, говорит ли старик с ним или сам с собой.
– Я вот вам гостинцев привез, – сказал Сергей, доставая из рюкзака предусмотрительно купленные апельсины, яблоки и конфеты. Он понимал, что нельзя явиться в этот дом с пустыми руками, но, честно говоря, не знал, что именно преподнести старому человеку, которого не видел несколько лет, поэтому купил то, что обычно носил родным в больницу.
Митрич повернул наконец голову и неожиданно бодро, хотя по-прежнему почти шепотом, сказал:
– Решил побаловать старика? Правильно. И что приехал – правильно. А то уж никто не ездит. Думают, помер старик Полянский. А я, как видишь, отчасти жив.
Сергей хотел сказать что-нибудь бодрое, вроде «Да вы еще всех нас переживете», но, глядя на беспомощную фигуру, понял, что это прозвучит крайне неубедительно, и потому лишь улыбнулся в ответ.
– Только помирать надо было раньше, – продолжал Полянский, – чтобы и от Литфонда венок, и от Союза, и чтоб секретари что-нибудь пробубнили, хоть по бумажке. А то говорить-то совсем не умеют. Только писать. – Тут старик задумался, помолчал и добавил: – Да и писать не умеют. А Паша умел… А теперь помрешь, так и не узнают.
– А вы не помирайте, – уже немного придя в себя и подхватывая иронический тон Митрича, сказал Сергей.
– Вот-вот! Теперь надо до ста лет дожить. Будут к столетию статью в «Литературке» писать, напишут: родился Семен Полянский в 1902 году, а умер… А когда же он умер?! Ну, начнут звонить… А я и не умер! Вот конфуз-то! Придется же торжественное собрание устраивать, а у них и в бюджете такой строки нет! И дарить чего-то надо, а что дарить на столетие? Портсигар неудобно, а венок вроде рано… Ох, забегают!
Сергей заметил, как ожили глаза на потускневшем лице, как заискрились они в самых уголках, как на бледных щеках начал появляться слабый румянец, точь-в-точь как при разговорах с дедом.
– На
