дательской системе Ridero
Жесткое приземление
Космос. Черный, с блестящими звездами. Звезды не сверху, они везде.
Я в космосе!
Солнце огромное, какое не увидишь с Земли. Но не жжет и не слепит.
Если я в космосе, я должен быть в скафандре. Да, я в скафандре. Шлем определяет границы видимого.
Станция «Мир»! Она возникла из темноты. Я отражаюсь в ее блестящих панелях, плаваю рядом с ней.
Я не могу вспомнить, как я закончил училище, стал военным летчиком, а затем космонавтом. Но я здесь, и остальное несущественно.
В иллюминаторе какое-то движение. Блестящая сфера плывет за стеклом. Это шар воды, и внутри него золотая рыбка!
Видимо, на станции был аквариум, чего я не помню, как и всего остального. И он, наверное, разбился.
Рыбка, встряхивая плавниками, идет к краю сферы. Дура! Рыбка достигла края водного шара и вытолкнула себя наружу.
Тут же я ощутил телом, как станция вздрогнула. Я поднял глаза, теперь я смотрел на грузовой корабль, пристыкованный к станции. Я успел увидеть, как погасла струя синего пламени его двигателя – этим маневром станция меняла орбиту. Надо немедленно вернуться. Но я даже не помню, как выходил.
Странно, но я оказался внутри как только подумал об этом. И скафандра на мне уже не было.
Я бросился к навигационным приборам – станция автоматически выполняла сценарий затопления в океане.
Не веря в отклик, я несколько раз дернул кнопки и тумблеры. Никакой реакции.
Земля в иллюминаторе стала заметно ближе и страх наконец охватил меня. Станция – дом некоторых и мечта многих, – стала опасным мусором и несла меня к гибели.
Вращение вокруг Земли сменилось падением. Меня оглушал рев пламени на обшивке, все горело.
Я закрыл глаза. В мире больше не осталось места для меня.
***
Яркий свет давил даже на закрытые глаза. Я открыл их и обнаружил себя в казарме первого курса, в училище военной авиации. И вспомнил, что поступил всего месяц назад, а потому никак не мог быть ни космонавтом, ни летчиком. Космос и падение были сном. Я был жив, цел, а станция «Мир» висела где-то над головой, набитая деловитыми космонавтами.
Однако, теперь станция была так же недоступна для меня, как если бы утонула. Училище было расформировано в один день. Страна готовилась дружить, а не воевать.
Я не возражаю, миру – мир. Но я пришел в ВВС, чтобы пройти этой дорогой в космос. Война была ценой этого билета и цена эта не обсуждалась. Если продолжать эту мысль, ценой моего билета на Землю было рождение в СССР – и эту цену я тоже ни с кем не обсуждал. Родился, и все.
Прямо напротив меня на стене висел «Боевой листок» с моей первой заметкой. Что-то восторженное о дороге в жизнь и дороге в космос. Теперь эта дорога осталась лишь на этом листке, как на карте. Я снял его, чтобы забрать с собой.
До окончательного расчета с военным небом оставалось посетить политрука. Получить формальное напутствие.
Когда я вошел в кабинет, политрук снимал со стены карту СССР. На его столе стоял элемент новой реальности – коробка из под бананов. Бананов и коробок из-под них в СССР не водилось. Новая реальность пожирала старую – из коробки торчал макет станции «Мир». Раньше я видел макет парящим над шкафом.
Политрук обернулся: – Поздравляю, курсант!
Я изобразил удивление, хотя ожидал примерно такого спектакля. В жизни я много присматривался к военным. В свою «военность» не верил никто из них. Время битв для страны прошло, и они знали, кто они есть – дети, пришедшие поиграть в войну. Теперь детский сад закрывался и воспитанники из всех сил старались не зареветь.
Политрук пояснил:
– Нас жестко приземлили, курсант. Но для вас Москва решила все в ваши двадцать, а для меня в мои пятьдесят. Вам сэкономили тридцать лет. Уже решили, куда теперь?
Я ответил: – Да, товарищ полковник. В место, где решают – в Москву. Хочу решать сам.
Полковник вздохнул, расписался на обходном листе и молча повернулся снимать карту с последнего гвоздика.
Я потянул дверь и шагнул в коридор. Левый глаз выхватил табличку «Выхода нет» в конце коридора. Остальное поле зрения полностью занимало лицо незнакомой
