так думаю, – рассуждала дорогой Стеша, к которой уже вернулась её обычная энергичность и беззаботность, – не будет же барыня и Родион Фёдорович теперь до конца дней пользоваться добротой доктора. Значит, надо квартиру в порядок приводить. У меня ухажёр есть, Гришака-маляр. Он для меня всё сделает. Я ему скажу, чтобы он пару толковых работников сыскал, и пущай потрудятся.
– Стеша, это было бы замечательно, но у нас нет денег, чтобы заплатить им, – ответила Надя. – Чтобы восстановить всё, нужно много денег.
– Правда ваша, барышня, – вздохнула Стеша. – Тогда поступим проще. Ту часть квартиры, которую снарядом разворотило, нужно пока забить, это Гришака сделает и даром для меня. А оставшуюся часть приводить в порядок. С этим мы с вами сами справимся. Али у нас рук нема? Главное, надо библиотеку Фёдора Степановича собрать. Ироды книг-то не читают, не взяли их, но разбросали все. А барин-покойник книги жалел…
С той роковой ночи Надя не бывала на квартире и о том, что в ней творится, знала лишь по рассказам Стеши, а потому робко переступила порог и нерешительно прошла в гостиную. Картина погрома производила гнетущее впечатление. Впрочем, Надя догадалось, что расторопная Стеша кое-что уже прибрала. Книги валялись в куче, некоторые были изорваны, на стенах заметны похабные надписи и рисунки, многие ценные вещи просто исчезли. Больше всего досталось портрету Императора, висевшему над каминной полкой. Какой-то меткий мерзавец упражнялся, стреляя ему в глаза… У Нади сжалось сердце и она без сил опустилась на стул, глядя на изуродованную картину.
– Знаешь, Стеша, если они так ненавидят портрет, что мстят ему, то не пожалеют и самого Императора, – тихо сказала она. – Его постигнет та же участь, – Наде вспомнились слова Фёдора Степановича, мрачные пророчества его, которые так ужасно сбывались, и она заплакала.
Стеша пожала плечами. Она всем сердцем жалела барина и барыню и других пострадавших знакомых, но убиваться по Царю, которого никогда в жизни не видела, ей казалось странным и даже глупым.
– Полно вам, барышня… Такое время сейчас. Обо всех разве наплачешься?
– Неужели тебе, Стеша, никогда не бывает страшно?
– Цыгане народ не пугливый, барышня.
– Да разве ты цыганка?
– А то как же! По матери, – Стеша лукаво улыбнулась. – Отец мой денщиком при Фёдоре Степановиче состоял, а на матери моей супротив отцовской воли женился. Да и она тоже с родными порвала ради него. Настоящая любовь, барышня. Не то, что у меня. Гришака мой хлопчик гарный, но тёмный. Скучаю я с ним.
– А гадать ты умеешь?
– А то как же! Я всё умею. Дайте-ка мне ручку вашу сахарную!
Надя протянула руку. Стеша провела пальцами по её ладони, сказала задумчиво:
– Тяжелёхонько придётся вам, барышня. Но уж надо потерпеть трошки. А суженый ваш уже рядышком совсем. И ждёт вас с ним дальняя дорога. Не грустите вы, барышня-боярышня!
