на вершину холма, Снежок остановился. Сам. И негромко всхрапнул, словно восторгаясь открывшимся видом. Ласково потрепав единорога по шелковистой гриве, Лэрри окинула взглядом бескрайнее море воистину Серебряного Леса, привычно удивилась невероятной синеве безоблачного неба и восхищенно вздохнула: в искрящемся облаке водяной пыли, висящей над водопадом Разбитых Надежд, горела и переливалась восхитительно яркая радуга!
Увы, краткий миг звенящей тишины и единения с миром был прерван чуть хрипловатым баритоном порядком поднадоевшего графа Эдриеля Эделлара:
Моих здесь воздух полон воздыханий,
нежна холмов суровость вдалеке,
Здесь рождена державшая в руке
и сердце – зрелый плод, и цветик ранний…
Здесь в небо скрылась вмиг, и чем нежданней,
тем все томительней искал в тоске
ее мой взор; песчинок нет в песке,
не смоченных слезой моих рыданий.
Нет здесь в горах ни камня, ни сучка,
ни ветки или зелени по склонам,
В долинах ни травинки, ни цветка,
нет капельки воды у ручейка,
зверей нет диких по лесам зеленым,
не знающих, как скорбь моя горька…
Чтец из него был неважный. Поэтому красивый и образный сонет Франческо Петрарки вызвал у Лэрри лишь чувство раздражения чуть ли не с первых строчек. Однако игнорировать куртуазный комплимент влюбленного юноши, да еще и в присутствии такого количества свидетелей, было бы воспринято двором крайне негативно, и девушка нехотя изобразила намек на улыбку. О-о-о, что тут началось – решив, что первая красавица Дивноморья пребывает в романтическом настроении, все представители сильного пола старше пятнадцати лет бросились в поэтическую битву!
Первые минуты полторы стихи декламировали одновременно. В результате до Лэрри доносились лишь обрывки фраз соревнующихся мужчин да недовольное сопение их спутниц.
Барон Диего Одриер, вдруг позабывший про молодую жену, вдохновенно цитировал Бернса:
Любовь, как роза, роза красная
Цветет в моем саду…
Виконт Огюст Митч, вроде бы все еще скорбящий по недавно скончавшейся супруге, – Пушкина:
Я помню чудное мгновенье:
передо мной явилась ты…
Баронет Жан Ульфгард, еще вчера увивавшийся за младшей дочкой первого министра двора, – Хайяма:
Могу я вместе с вами быть
В своих видениях и снах…
Им вторил даже королевский шут. Правда, в отличие от других чтецов он не воспевал, а язвил:
Когда твое чело избороздят
Глубокими следами сорок зим,
Кто будет помнить царственный наряд,
Гнушаясь жалким рубищем твоим?
И на вопрос: «Где прячутся сейчас
Остатки красоты веселых лет?» —
Что скажешь ты? На дне угасших глаз?
Но злой насмешкой будет твой ответ…
