тропки к его сердцу, непривычному к женской ласке. Их постельная близость была ещё до свадьбы, именно после этой близости и пошли разговоры о свадьбе. Так как, во-первых, от этой мысли не могла отказаться сама вдова, во-вторых, теперь уже под сердцем она носила ребёнка Бахии, а, в-третьих, сам Бахия был так впечатлён ночью близости, участие в которой он принимал такое же, какое и простыня под ним, что Лачка в его глазах стала самой лучшей женщиной на свете.
Их свадьба была единственной в тот голодный год во всём Валеране. Незадолго до отъезда в Сэндорию Лачка уже родила дочку Чешку своему супругу. Лачка кормила ребёнка своей огромной грудью, поэтому дочурка выжила, хотя прибытие в изобильную в те времена Сэндорию было не лишним.
В Сэндории Бахия смог устроиться опахальщиком у фараона, конечно, с подачи нераспознанного брата, величаемого в Песчаных Краях Ёсфотом. И жизнь постепенно входила в мирное русло. Но приехал в Сэндорию разорившийся в конец и оголодавший некогда шилданский богач – Чворец, тот самый, у которого Бахия потихоньку поедал запасы. И волей шутливой Судьбы попросился он работать слугой в дом к порядком разбогатевшему Бахии. Ни тот, ни другой друг друга не узнали. А знали ли они друг друга вообще? Только теперь уже слуга Чворец начал поворовывать у своего процветающего хозяина. Кроме того, пригляделась Чворцу жена Бахии – красивая женщина с пышными формами, да и Чворец в сравнении с Бахией был куда казистей. Не ухаживающий за собой и оттого ещё больше полнеющий Бахия раздражал жену. И однажды, года через два после переезда в Сэндорию, она от него ушла. Пронырливый Чворец уже не был слугой у Бахии, он уже обжился в этих краях и неплохо. Он продавал воду караванам посреди пустыни. Чворец сманил Лачку от Бахии. Дочку Чешку Бахия не отдал. Хотя вряд ли он расстроился из-за ухода Лачки, ведь самое главное в его жизни – еда – осталась с ним.
Ненасытность и чревоугодие исказили человека, повернув его ценности совершенно в другое русло. Так заплывшее пухлое тело Бахии соответствовало и аморфности, и обмяклости его характера. Внутренний мир его был также расплывчат, и кроме вкусного обеда в его желаниях ничего больше не прослеживалось. Человек не справился с зовом живота.
«Алчба ленивца убьёт его»
Вот, кто тяжелее всех перенёс муки голода, так это Нуро. Нуро не отличался живостью, и созерцание его флегматичных телодвижений отправляло наблюдающего в другой, замедленный мир. Он никогда не спешил. И если он сказал, что что-то сделает, это совсем ничего не значило. Он мог сделать, мог и не делать. Он не был человеком ни слова, ни мысли. Его мысли… Я не знаю, о чём он думал. По-моему, он не утруждал себя работой мысли. Его братья спозаранку уже работают в поле, он подходит за час до обеда. Работает с неохотой, хотя сами эпизоды, когда он работал, припоминаются с трудом. Поэтому в голодный год у него возникли некоторые
