от ужаса.
Нет, это не сестра, а Антихрист. Это она во всем виновата. Она и Штейнер. И этот проклятый коктейль. И…
– Ирландка! – Услышав голос Эштона, я вздрагиваю, и до меня доходит, что он сидит на корточках рядом со мной и держит в руках учебник, и вид у него озадаченный. Он берет меня за локоть и помогает подняться на ноги. – Похоже, ты с головой погрузилась в свои мысли, так? – говорит он, протягивая мне книгу.
Не знаю, что ответить, поэтому молчу. Выдерживаю паузу, беру учебник и тихо говорю:
– Можешь считать, что субботняя вечеринка забыта.
– Спасибо, Ирландка. – Он трет лоб кончиками пальцев. – Не хотел, чтобы так все вышло. Мне жаль. То есть… – Он смотрит на меня и морщится, словно столкнулся со мной и проверяет, не ушиблась ли я. Я слышу чуть заметный вздох, а потом он отступает назад. – Еще увидимся.
Я чуть заметно киваю и выдавливаю улыбочку. А про себя ору изо всех сил: «Не дождешься!»
– Черт возьми! – бормочу я, когда прихожу на место встречи с опозданием в десять минут. Смотрю по сторонам: ни автобуса, ни экскурсантов. Уехали знакомиться с достопримечательностями этого замечательного университета, а я торчу тут одна, снова и снова прокручивая в голове разговор с Эштоном. Каждое его слово застряло в памяти. Особенно эти два: «Мне жаль».
Он сожалеет, что связался со мной. Этот повернутый на сексе тип так сожалеет, что выслеживает меня и просит, чтобы я никому ничего не сказала.
Ему даже неприятно вспоминать об этом. Поэтому он и поморщился.
Одно дело, когда я сожалею о том, что у меня с ним было. То есть я совершила глупость, нечто абсолютно для меня нехарактерное. В результате у меня впервые случилось столько всего – и с кем? С парнем, которого я совсем не знаю. С типом, у которого до меня была сотня пьяных девиц-однодневок, и наверняка дело заходило намного дальше, чем со мной.
И теперь ему, видите ли, жаль.
Сажусь на ступеньку лестницы и невидящим взглядом смотрю на свои руки. Все, что есть во мне разумного, твердит мне: хватит думать об этом. Но я не могу остановиться. Несколько раз сглатываю слюну, но во рту по-прежнему сухо, а я все перебираю в голове мыслимые и немыслимые причины, по которым Эштон может сожалеть о случившемся. Может, он считает меня непривлекательной? Проснулся в воскресное утро, увидел меня трезвым взглядом и подумал: «Какого хрена я тут делаю рядом с этой серой мышкой?» Ясное дело, видок у меня был еще тот: волосы всклокоченные, глаза опухшие, а изо рта разит так, что цветочки вянут.
А может, дело в моем «уровне мастерства»? Разумеется, опыта у меня нет, но… неужели я настолько плоха?
Я настолько погрузилась в свои мысли, что, когда рядом какой-то парень сказал «извините», не подняла головы, решив, что он разговаривает с кем-то еще. Но услышав то, что он сказал потом, вернее, как он это сказал, подняла глаза, чтобы взглянуть, кто это.
– С вами все в порядке?
Смотрю, приоткрыв рот от удивления, а он садится
