и даже заученно не покрикивали на арестантов. Распряжённые лошади, помахивая хвостами, погуливали на дальнем от Фёдора берегу озерца.
«Когда ещё такой случай представится», – шепнул всё тот же подначивающий голос.
Спасительный расклад деда Андрея до сих пор тлел в сознании Фёдора, а нынче вспыхнул пленительным огоньком.
Фёдор ещё раз дотошно и остро всё подметил. Всё просчитал. Мимо спящего – опрометью к полю! Пока конвоиры спохватятся, передёрнут затворы, начнут палить впопыхах, можно добраться и сунуться в рожь. Перебежками, скачками, чтоб конвойные целиться не смогли, уходить по полю к подлеску. Они, конечно, кинутся в погоню, но седел на лошадях нет, а пешие – не достанут. Силёнка в ногах пока есть: «Уйду!» Лишь бы до лесу дорваться – дальше не словят. Лес – это спасенье. Там и с голоду не помрёшь. Грибы, ягоды… Сперва отсидеться. Потом – к станции. Пробираться только по ночам. На «железку» выйти. К товарняку прилепиться. И тогда – на Урал. В Кунгур. К дедовому дружку.
Стремительно летели мысли. Каждая клеточка в теле Фёдора зазвенела от сладкого предчувствия свободы. Время сейчас лихое. Всюду неразбериха. Сколько людей потерялось, дома побросало. С чужими документами можно и на фронт податься. Зачтется потом. Чем с голодухи в тюряге пухнуть или от ножа урки загнуться – уж лучше фронт. Туда. На войну. В солдаты. К своим… Он даже мимолетно успел подумать о дружках – плясуне Пане и Максиме-гармонисте, о комсомольском вожаке Кольке Дронове. Отчаянная радость была в этом!
Фёдор осторожно пробрался ближе к спящему охраннику, на самый край бивака. Потом тихонько отполз ещё поодаль от заключённых. Конопатый конвоир так же привольно посапывал, не сменив позу. Винтовка что палка – спящему не оружие. Главное – не сорваться раньше. Выждать. Поймать момент. Пускай дозорный на дороге отойдёт подальше. Фёдор встал сперва на колени, пригнулся, подтянул к груди правую ногу, чтоб резче толкнуться. Воровски озираясь, ещё сосредоточенно повыждал. Ещё перетерпел несколько упружистых толчков своего сердца. Нестерпимый зов тянул его к жёлтому колосистому полю. Вот он – близок решающий миг! Тогда уж Фёдор весь превратится в порыв, в бег, в заячью прыть…
Пора! Можно! Он только успел подумать об этом, но ещё не качнулся на напряжённых ногах. Тут и прогремел выстрел. Не чужой, не случайный, а прицельный в него, в Фёдора, выстрел!
Пуля просвистела совсем близко, над темечком. Фёдор припал к земле, съёжился. Конопатый охранник вскочил как ошпаренный, схватил винтовку, мутными зенками заводил по сторонам. Весь конвой всполохнулся. Зеки оцепенели.
– Застрелю-у! Застрелю, как собаку! Ишь чего, гадёныш, задумал! От Воронина хотел убежать! Меня хотел провести. Я тебе покажу, сукин сын!
За долгую надзирательскую службу Воронин наторел в должности: не по книжкам освоил психологию арестантов, повидал разной масти беглецов: и среди матёрого блатного люда, и среди желторотых сосунков. Сам, бывало, разряжал
