казался ей стволом, на котором должны были вырасти удивительные по своей красоте ветви. Но наступила эпоха всеобщего разрушения и хаоса, и в моду вошли башни Татлина и Дворцы советов, а модерн так и остался нерасцветшим деревом потускневшей Северной столицы.
Подъехавший трамвай был совершенно пустым. Танчо выбрала сиденье у окна, бросила рядом тубус. Знакомые здания проплывали за окнами.
«А было бы здорово, если бы трамвай летел над городом», – подумала она и, закрыв глаза, представила, как скользят внизу покатые крашеные зеленой краской крыши, блестит рыжее солнце в окнах и сверкают золотом шпили…
Танчо открыла глаза. О, черт! Трамвай уже стоял на ее остановке. Она едва успела выскочить наружу, как двери захлопнулись. Тут только она вспомнила, что оставила в вагоне тубус. Значит, ее дурацкий проект не суждено никому увидеть! Пусть так…
Оглянувшись, она с удивлением увидела, что трамвая нет. За пару секунд он никак не мог успеть умчаться и скрыться из глаз. Трамвай просто исчез.
Глава 6
«Я достал записную книжку и набрал нужный номер. Пальцы, нажимающие кнопки телефона, дрожали. На том конце провода трубку сняли сразу. Я не представился, в этом не было нужды. Прежде чем мне задали вопрос, сказал, что согласен.
– Вы уверены? – Человек говорил со мной шепотом, будто чего-то боялся.
– Абсолютно.
– Хорошо… – Он замолчал. Я слышал, как он тяжело дышит в трубку. – Хорошо, – повторил он, – завтра до рассвета выйдете из дома…
– Что значит «до рассвета»? – перебил я. – Сейчас июнь, белые ночи.
– Да, да, конечно. Но это вам решать, что значит – «до рассвета». Идите к Столетней башне и садитесь в трамвай.
– А дальше?
– Дальнейшее – ваше дело. Сядете в трамвай и прыгнете вниз, когда сочтете нужным.
Мой собеседник повесил трубку. А я в недоумении продолжал смотреть на безмолвный телефонный аппарат. Ход эксперимента представлялся мне совершенно иначе. Меня пригласят в институт, поместят в специальную камеру, оплетут проводами и… Вместо этого какой-то бзикнутый тип сообщает мне, что я должен ни свет, ни заря сесть в неизвестно откуда взявшийся на монорельсе трамвай. Скорее всего, меня нагло разыгрывают. Но самое смешное то, что завтра я поднимусь в четыре часа утра и отправлюсь к Столетней башне садиться на дурацкий трамвай. Иного выхода нет. Я хочу уйти. Неважно– куда. И даже почти неважно – как. Главное – сбежать, ускользнуть… от самого себя.
Я вышел на улицу и долго стоял, запрокинув голову. Наверху, наизменный, светился голубым монорельс. И показалось, что слышится вдалеке перепев мчащихся по монорельсу колес, и замаячило над синей полосой светлое пятно лобового стекла…»
Рик захлопнул тетрадь – обычную ученическую тетрадь в двенадцать листов с зеленой обложкой и пожелтевшими от времени страницами – и отложил ее в сторону. Дневник был задуман для убедительности.
