овелось мне как – то познакомиться с одним старым кларнетистом.
Интересный, доложу вам, был человек!.. Конечно, супротив него я был тогда, сопля зелёная. А музыканта этого величали Михалычем по имени Матвей.
Я в то время проходил срочную военную службу рядовым стройбата. А вот Матвей Михалыч, был офицером, в отставке. Музыкант. Был он, надо сказать, ростика небольшого, щупловатый, поджарый такой, но, жилистый малый. Над синими его глазами нависали бровки, этаким, домиком, а под правильной формы носом, усики топорщились щёточкой. Всю свою службу прослужил он в военном оркестре, как я уже сказал, кларнетистом. Так вот, имел он музыкальное образование, причём – высшее, редкость по тем, нашим временам. Но, дирижёром как – то не стал, хотя ему предлагали не раз. Но, Матвей Михалыч, всякий раз отказывался: – Ну, не моё, говорит, – это дело, быть во главе цельного оркестра! Я, говорит, инструмент свой люблю, и никогда, слышишь, никогда не променяю его ни на что на свете и… точка! Точка!
Ну, а познакомились мы с ним, казалось, в совершенно не подходящем для этого месте, на кладбище. Да, да, именно так, на кладбище. На первый взгляд, кажется, совершенно странно!.. Но, ежели порассудить, да умом пораскинуть, то вполне, знаете ли, обыденное дело. Потому как именно там, на погосте, музыканты, наш брат духовики, чаще всего, увы, и встречаются. Ну, может ещё, где ни – будь… на танцульках, как нынче говорят, на дискотеке. Да… танцы. Одно слово – танцплощадка, кружащиеся пары и – оркестр!..
Ну, понятно, известное дело, как водится, закурили, разговорились, то, сё, слово за слово… И на этом казалось и всё, завершилось случайное наше знакомство, мало ли встреч – то бывает… Но, вот судьба… Судьба, она распорядилась иначе, по своему.
Оказалось, что инструменты нашего оркестра на починку относили как раз в мастерскую и именно – Матвея Михалыча. Но, я – то про это ничего не ведал, не знал!.. И вот как – то на очередной вечерней репетиции моя труба, помповая, так сказать – «захворала». Стали западать кнопки, помпы ли отказали или ещё чего, не знаю. Но, что делать? А дирижёр наш, старшина, руководитель оркестра, осмотрев трубу мою, заключил: – Знаешь, в починку её надо, ага. Иди – кА, голубчик да выписывай увольнительную на пару часиков, да неси – кА голубушку свою, родимую, в мастерскую к… Матвею Михалычу! Что я незамедлительно собственно и выполнил.
Переодевшись в «парадку», так именовалась форма на выход в увольнение, я отправился по этому самому адресу, а шёл в первый раз, разыскивать знаменитую мастерскую Михалыча.
Нашёл надо сказать довольно быстро, оказалось совсем недалеко от нашего отряда. Маленькая такая холупочка, серенькая, невзрачненькая, а подишь ты – мастерская. Но, дверь – то, мне, увы, не повезло, дверь в мастерскую была заперта. Время обеденное, видимо и Михалыч наш, ушёл на «перекус».
Ну, что делать? Присел, закурил, разглядывая свою «хворенькую» трубу, размышлял. Да вот, гражданка, воля вольная… Ну, про дом, понятно, накатило, солдат всё – таки, душа так слегка, знаете ли, заныла, затрепетала, затосковала… Ветерок шалый гонял сухие листья под ногами редких прохожих. Но, вот на солнышко стали наползать тучки, придавая дню вечернее, пасмурное настроение, брызнув за одним серой краской на всё окружающее и, само собой на наши души людские, в том числе.
– Хо – хо – хо!? Это кто ж тут грустит – то, вздыхает? – раздался знакомый тенорок. Хозяин прибыл с обеда, обрадовался я.
– Хе – хе – хе, вот те нате, знакомые всё лица, здрасте – пожалте!.. – посмеивался добродушно он.
– Здравия желаю, Матвей Михалыч! – автоматом я выкинул шаблонное воинское приветствие.
– Да ладно ты!.. Чё, брат, удивлён – поражён!? А? А – а… – растянул Михалыч смачно гласную букву А. – Да, служивый, занимаюсь вот, исцелением душ инструмента. А чего ещё делать – то музыканту на пенсии, а? Да и дело это нравится опять же сие благородное. Ты давай входи, будет киснуть – то, входи!..
И вы знаете, внутри мастерская неожиданно показалась весьма уютной. Да. По стенам, на полочках висели, лежали аккуратненько этак инструменты всех мастей, от деревянных, до наших медных, родных.
– Ого!.. Да у вас тут я смотрю, ни на один оркестр, – таращил я глаза. – Смотрите – кА, да и старинные даже имеются!? Здорово!.. – восхищался я, щупая, нюхая даже, каждый экземпляр.
– Давай, давай, внюхивайся, это полезная штукенция, – надевая очки, задумчиво произнёс Михалыч. Рассматривая мою трубу, мастер, держа её перед глазами, толи вслушивался во что – то, толи и в самом деле принюхивался к чуму – то, застыв на этот момент как изваяние какое египетское.
– Эй, Михалыч, что, проблемы что ли какие – то? – попытался я как – то оптимизировать ситуацию.
Михалыч, помолчав некоторое время, поставив трубу мою на раструб, мундштуком вверх, произнёс: – Да, паря, устала она у тебя, понимаешь ли, устала. – повторил он, включая электрочайник.
