в небесах, как птицы, покоряют пространство и время, строят фантастические машины и занимаются их обслуживанием, облизывают эти машины, прислуживают им. И очень гордятся своим могуществом, выраженным в этих могучих и умных машинах.
Но при этом они не научились по-человечески относиться ни к животным, ни друг к другу, ни даже к самим себе.
Они считают очень важным, чтобы в самолёте, летящем от Петербурга до Тель-Авива 4 часа, подавалась горячая пища и разнообразные напитки, и стюарты, солидные люди, похожие на университетских профессоров, спрашивают каждого, кто что будет пить и есть – и каждому подают то, что тот захочет.
А когда я выходил из самолёта (я сидел ближе к хвосту), весь салон был засыпан мусором. Такой живописный развал из бумажек, пластмассовых стаканчиков, обрывков полиэтиленовых пакетов. Будто специально кто-то прошёл, этакий сеятель, и всё это посеял. И выходящие – те самые сеятели – вежливо благодарили стоявшего у выхода пожилого вежливо улыбающегося стюарта: «Тода раба!» Видимо, и за то благодарили, что ему придётся убирать всё, чего они тут насвинячили.
Удивительные существа!
Как-то само собой сложилось такое словосочетание: «Мир гедонизирует».
Мой любимый писатель Сент-Экзюпери как-то заявил о своём желании «быть уволенным с должности нашего современника». У меня тоже есть такое желание. Но некуда деться, к сожалению.
Так уж довелось – жить и умереть в сумасшедшем доме.
03/04/2012
Нигде так не пекутся о безопасности, как в Израиле.
При посадке в самолет мы очень долго ждали разрешения пройти досмотр. Вылет почему-то задерживался; никто не объяснил, почему. Была уже глубокая ночь. Пожилые люди, измученные ожиданием, дремали в своих креслах.
Наконец, двери раскрылись, и охранник-израильтянин, не говоривший по-русски, жестом пригласил нас пройти внутрь.
Сначала каждый должен был подойти к крошечному столику-пюпитру, показать свой паспорт и билет и ответить на вопросы сотрудника службы безопасности авиакомпании «Эль-Аль». Мне попался крупный, солидный, в меру упитанный молодой человек, прекрасно говоривший по-русски. Бросая на меня цепкие, проницательные взгляды, он очень подробно расспрашивал, а принимаю ли я участие в жизни еврейской общины Петрозаводска (я ответил, что нет, поскольку никакой еврейской общины в Петрозаводске нет, – этот ответ, как ни странно, вполне удовлетворил моего оригинального собеседника, и развивать эту тему он не стал), а знаю ли я идиш и иврит (нет, не знаю); более того, он поинтересовался, а знала ли эти языки моя мама (которой уже нет за Земле, о чём я успел ему сообщить). Также его интересовало, как я отношусь к еврейскому народу. Признаюсь, хотя я легко общаюсь с какими угодно людьми и за словом в карман обычно не лезу, тут я стал в тупик. В конце концов, я ничего не придумал лучшего, как ответить, что так как я сам – часть еврейского народа,
