за таящегося влюбленного. «Это не она, – сказал я себе, борясь с замешательством, которое стало уже постыдным. – Аргитаи не отпустил бы ее. Это не Алива». Право, Алива не могла оказаться здесь, вдали от родного дома, с бродячими танцорами... ее брат не позволил бы ей подвергать себя опасности даже после смерти... «Это не она», – повторил я, уже сознавая очевидную ложь.
Теперь девочек называют все больше именами рескидди, а не уаррскими, да и у мальчишек имена часто оканчиваются на «сен», а не на «о» или «аи». Она носила поющее древнее имя – княжна Меренгеа Алива Мереи. Носила и носит, но теперь мне нельзя произнести его так, как произносил прежде. Она ушла из числа живых.
Как я ни приказывал себе сдвинуться с места и подойти к ней, все не мог сделать первый шаг.
Но повернуться и уйти я тоже не мог.
Если северные некроманты не обманули меня и Алива действительно не хотела меня видеть, возможно, мне следовало бы скрыться, не привлекая ее внимания. Я бы и скрылся, ответь она чуть раньше на мое письмо. У меня было к ней дело, которым я не мог пренебречь.
«Если я не заговорю с ней сейчас, – подумал я, – то уже никогда не заговорю».
Я сжал зубы и пошел к музыкантам; ноги были как деревянные, и во рту сухо до горечи. Волчата проводили меня глазами и заскулили, огромная волчица подняла голову... Я остановился за спинкой скамьи.
Алива обернулась, все еще не узнавая меня. Над плотью княжны работал великий мастер, настоящий художник, и ей не требовалась даже маска, не то что перчатки и плащ. Знакомые черты не исказились, лишь стали тоньше; кожа потемнела, и знаки на лице были не написаны чернилами, а выложены тонкой проволокой из драгоценных металлов.
Я снял маску.
Алива вздрогнула и замерла. Глаза ее расширились, и стало видно, как пожелтели и высохли белки; черный язык скользнул по губам. Ногти мои впились в ладони. Сердце стало тяжелым, как свинцовая чушка. Серебряная площадь и светлое небо плыли в глазах, обволакиваясь туманом, а мертвое лицо Аливы оставалось невыносимо четким. Я скрипнул зубами.
Флейтист заподозрил неладное и поднялся, грозно хмурясь. Алива остановила его движением руки. Он кинул взгляд на волков, удостоверился, что звери спокойны, и ограничился неодобрительным жестом.
– Мори, – едва слышно сказала княжна. – Это ты?..
– Я.
Алива прижала к груди лютню, словно ища у нее защиты.
– Я слышала, – еще тише проговорила она, – что твои родители... мне очень жаль, Мори... и что ты теперь...
Она робела, лепет ее с каждой фразой становился все неразборчивей. Сухие пальцы стискивали гриф лютни – украшенной перламутром, дорогой, взятой, наверно, из дома. Последний подарок Меренгеа своей госпоже.
– Не надо об этом, – сказал я и продолжил непоследовательно: – Можно с тобой поговорить?
Алива опустила голову. Я чувствовал, как пахнет медом от ее волос.
– Ты этого хочешь?
Я стиснул
