ерскую подоплеку, и «все» становилось ясно. Но вот всплеск «бескорыстной» дикости и озверения.
Что же ясно теперь?
Мы имеем проявление очень глубокой и очень опасной болезни, способной порождать неконтролируемые и непредсказуемые вспышки террора. Как возник, откуда пошел этот огонь, опустошающий души, испепеляющий память, обращающий людей в нелюдей? Это расплата за общественное лицемерие, это расплата за покушение на историческую память.
О лицемерии чуть позже, сначала о памяти.
Сегодня уже двадцать – двадцать пять лет тем, кто знакомится с историей «этой страны», как цинично величают временные жители наше Отечество, по хохмам эстрадных трепачей, по приколам, по продукции забавников и затейников на исторические темы.
Человек, которого никак не заподозришь в отсутствии чувства юмора, советский Свифт, Евгений Замятин, предупреждал: «Во всякую шутку неявной функцией входит ложь».
Забавники, затейники и хохмачи стали действительно властителями дум. История для них – лишь повод для приколов. Победил бы Карл под Полтавой, хи-ха-ха, жили бы как шведы! Не противились бы японцам, ха-хи-хи, жили бы как японцы! Не победили бы немцев, все ходили бы в «бундосовом прикиде». Ха-ха-ха…
Как отделить черное от белого, как понять, где избыток чувства юмора оборачивается глумлением, где веселый треп становится паскудством…
«Зачем, дядя, так резко? Вот мы за «Клинским» сбегали и оттягиваемся. А тебе можем натянуть вот это на это!» Шпана на Серафимовском ведь тоже «оттягивалась».
Где, на каком рубеже самоирония, свидетельство прежде всего духовной силы, оборачивается самоуничижением, самооплевыванием, свидетельствующими о плебейском заигрывании с сильными в расчете на барскую улыбку, а то и благодарность. Недаром же греческие мудрецы меру и соразмерность считали ключом мироустройства. На каком слове игра, по пословице, уже не ведет к добру? Может быть, заигрались?
Антон Павлович Чехов, знавший и человеческую природу, и нас, своих соотечественников, предупреждал о том, что свободой слова воспользуются прежде всего те, кому не хватало свободы для клеветы.
«Чехов против свободы слова?!»
Успокойтесь, истерические защитники демократических ценностей, не вам Чехова подозревать и держать на примете. Вы сами знаете да умеете при надобности забывать о том, что любое лекарство может стать опасным. А уж блокадникам ли не знать, что при алиментарной дистрофии кусок свежего хлеба может спасти, а может и убить человека.
Для людей, пребывающих в состоянии нравственной дистрофии – а болезнь эта приобретает эпидемический характер на всех социальных уровнях, – все, что здоровому впрок, грозит разложением заживо.
«Ах, вон оно что! Свобода ему все-таки не нравится!»
Свобода для шпаны, свобода для бандитов, свобода для издевающихся над миллионами людей экспериментаторов уже нового призыва, свобода для паразитирующих на людских бедах барышников, свобода оболванивания и оскотинивания людей – не нравится, ничего не могу тут поделать. И общество, не способное защититься от лжи и насилия, тоже не нравится.
Можно метать стрелы и пламенеть гневом в адрес одичавших молодых людей, для которых действительно уже нет ничего святого. Да вот только росли они и видели перед собой примеры и образцы лицемерия тех, кто, «возрождая Россию», загнал за черту бедности половину населения, тех, кто учинил ваучерную разворовку, кто не может гарантировать безопасность ни политику, ни банкиру, ни садоводу. Приватизация создала экономическую базу криминалитету, но итоги ее святы! Борьбу с криминалом первый президент свободной России не счесть сколько раз брал под личный контроль.
«Им можно, – рассуждает вступающий в эту жизнь молодой человек, думающий «делать жизнь с кого». – Им можно врать нагло и многократно, присваивать не своим трудом созданное, объявлять накануне крушения рубля о его небывалой крепости. Распределяя кредиты, инвестиции, компенсации узникам фашистских лагерей, они бегут впереди воров: а я-то чем хуже?»
Когда я был в Ставропольском крае, казаки рассказывали о постоянных набегах вооруженных банд с чеченской стороны.
– Почему не даете отпора? Вы же казаки!
– Нам запрещено иметь оружие.
– А им не запрещено?
– Нам объяснили: оружие является частью чеченского национального костюма.
Потом эти же слова я услышал от респектабельного правозащитника из Москвы: «Военные атрибуты всегда были традиционной деталью национального костюма чеченца!»
– Гранатомет!? Автомат!? Миномет!?
– Но это же мы им все оставили. Сами же вооружили.
Да, у этих господ на все есть много-много слов, они и работорговлю,
