подол подоткнула за пояс, чтобы не мешал. Обман-травка мелкая, устилает бережок белыми звездочками, с полмизинца всего. А корешок глубоко, на пару локтей в земле, да тонкий, хрупкий. А один надрез сделаешь – силу потеряет. Вот и приходится тянуть его ручками, да еще упрашивая и уговаривая, задабривая словом, убаюкивая песней. Мужским рукам я такую работу не доверю, конечно, но вот грубую колючку нарвать – с удовольствием. Я кивнула служителю на заросли.
– Собирай, чего уставился? И не вздумай клинок свой достать, служка! Травы сталь не любят…
И отвернулась, склонилась к земле, разрывая первую ямку. Земля стылая, но еще морозцем не схвачена, хотя пальцы вмиг скрючило от холода. Благо у меня не ногти, а почти когти звериные – твердые и острые. Потому что завтра белые звездочки закроются. И хорошо, что Северко прогнала, а то, помню, собирала как-то обман-травку под снегом, на ощупь, ногтями замерзшую землю колупала. Но и без травки этой никуда. Та же Аришка-мастерица уже в сырой земле лежала бы, если бы не настойка из корешков. Потому как белые звездочки саму Смертушку обмануть могут, отвести в сторону… Потому и обман.
Служитель за спиной шипел сквозь зубы, ругался, глупый. Не знает, что к живому надо с добрым словом идти, тогда и колючки не жалят. А так лишь шипы острее становятся, с каждым словом злым еще одна вырастает. Но просвещать его я не стала. Задумалась, песенку под нос свой длинный напевая. И вдруг закрылась звездочка, до корня которой я почти добралась. Я вскочила, глаза прищурила, думала, загрызу дурака.
– Сказала же, сталь убери! – рявкнула я. Вскинула свою клюку кривую, и клинок вылетел из рук Ильмира, звякнул в кустах. – Убери в ножны, недоумок! Кровь убитых на ней и души неушедшие! – ярилась я.
Служитель метнулся, клинок подобрал, спрятал. Зато кулаки сжал.
– Нежить… Изыди, нечисть… – и молитву забормотал, голову дурную солнцем осеняя.
Я-то думала, что это он обо мне снова, так нет. Привлеченные голосом мужским водяницы на камушки выползли. Волосы-тину по спинам распустили, глазами бездонными смотрят, улыбаются, поганки. А что, красивые они, хвосты рыбьи с сиянием месяца спорят.
– К нам иди, к нам, – шепчут служителю и руки белые тонкие тянут, – приголубим… обласкаем…
Ильмир, зачарованный, к озеру шагнул, а я вздохнула. Одна морока мне с этим служкой! А впрочем… Затянут водяницы его в озеро, да и нет проблемы. Сам виноват, нечего было к ведьме приходить. Не сдюжил – не моя печаль. Присела на землю, рассматривая напряженную мужскую спину. Хорошо так шел по берегу, уверенно, спокойно. А водяницы уже соловьями разливались, от хвостов рябь по воде кругами, волосы плещутся. Ильмир сапогами в озеро ступил и как хлопнет ладонью по воде! Плашмя, хлестко, еще и слово отводящее крикнул. И снова сила темная вокруг него взвилась освобожденная, злая. Служитель следом молитвы зашептал, да слова Светлого Атиса – ничто против тьмы Шайтаса. А она уже рядом, скалится, зубами щелкает, темным зверем преисподней подползает.
Водяницы заверещали, в
