возле открытых гробов.
Плакал маленький Эврипил у гроба убитой матери, выла и грызла землю Электра, потерявшая мужа и троих детей, призывал страшные проклятья на головы убийц Гиерон, чьи семья погибла под развалинами сгоревшего дома, рыдал над младшим братом Филандор, повторяя, что если бы он взял с собой Фока на Сатиров Луг, малыш остался бы жив… Даже всегда сдержанный и хладнокровный Мелий рвал волосы и голосил о своем единственном сыне, вымоленном, выпрошенном пятнадцать лет назад у Зевса и отнятом теперь безжалостным Аресом!
Только внук убитого коретера Иолай не плакал.
Он стоял возле гроба матери и как будто плохо понимал, что происходит вокруг; за все время после гибели матери и деда он не сказал ни единого слова, и люди вокруг шептались, что мальчишка повредился в уме.
Время от времени Иолай наклонял голову, пытаясь лизнуть ранку у себя на груди, а потом снова молча смотрел на неподвижное спокойное лицо Хлои… И только когда одну за другой стали закрывать крышки ларнаков, он вдруг дернулся, осторожно снял с шеи матери роговой амулет и надел его на себя.
Это движение привлекло к нему внимание нового коретера деревни Фаланта.
– Надо будет отвести метанасту в Анакторий и обменять на пару свиней, – буркнул Фалант, мельком взглянув на мальчишку (тогда-то Иолай и услышал впервые презрительное словечко «метанаста»). – Не кормить же его сейчас, когда самим жрать нечего!
– Это я должен получить за него свиней! Я приносил погребальные жертвы за его мать! – живо отозвался младший брат Теллеаса Диктий, и Иолай метнулся взглядом от Фаланта к тому, кого он привык называть дядей. – Только кто же даст двух свиней за такого тщедушного раба?
– Да пусть дадут хоть одну, все равно ты ее не… – сердито начал было Фалант, но осекся, не договорив: Иолай сорвался с места и стрелой помчался прочь по сожженному полю.
– Куда?! – взревел новый коретер, швыряя вслед беглецу посох, прежде принадлежавший Теллеасу. – Стой! Эйя, верните его!
Несколько мальчишек бросились вдогонку, а Фалант стоял и бессильно ругался до тех пор, пока метанаста и его преследователи не скрылись за гребнем холма. Он выругался еще крепче, завидев на холме возвращающихся мальчишек: среди русых и черноволосых голов светловолосой головы он не увидел.
То, что смогла когда-то сделать его мать, сможет сделать и он!
Если она однажды сумела пробраться через эти горы, значит, и он через них пройдет!
Ну и что же, что он не знает, куда идти? Она этого тоже не знала!
И Иолай упорно продолжал двигаться на юг, то спускаясь с поднебесных круч, то карабкаясь в захватывающую дух высоту, то по уши увязая в снегу высокогорных перевалов – а грифы с надеждой парили над ним в ожидании скорой поживы… Но плоский амулет на груди грел его, как материнская ладонь, не давая обессиленно упасть в снег и сдаться: нет, он не останется здесь на радость хищным птицам!
Упрямство
