наверное. Я не стремлюсь получить все богатства мира, но я могу позволить себе каждый день есть мясо, как приличный бюргер. Иногда сходить в ресторан, не зажимаясь. Купить что-то, дороже галстука. Подарить Чарли вот этот патефон на рождество. Роман, ты меня понимаешь? Или ты весь до сих пор в революционной борьбе?
Кройцигер не ответил. Уперев взгляд в бутылку на крахмальной салфетке, наброшенной на столик, вокруг которого сидела их компания, он упрямо молчал. Мысли будто остановили свой бег, где-то и когда-то давно. Еще в Вене. Кажется, именно тогда он слышал похожие слова, правда отнесенные в далекое будущее. Вот победим, вот отобьемся, вот тогда и заживем. Будем есть мясо каждый день, будем рожать детей, не боясь, что не сможем их прокормить, а у них будут и школы, и больницы, и лагеря для летнего отдыха, главное, взять власть в свои руки, главное, чтоб наш мятеж удался…. Ради чего он поехал в Вену вместе со всеми? Потому как ячейка выдала ему фальшивый паспорт, а он оказался обязан? Ведь он мало общался с ними, да, по большому счету, никогда не верил в его силы. Что себе хотел доказать? Тоже, что пытается доказать сейчас?
– Роман, ты слышишь меня? – Шарлотта. Он с трудом очнулся.
– Чарли, прости…, я задумался.
– Я спрашивала, что ты решил. Ты остаешься с нами? – он все еще молчал. – Так как, остаешься?
Он оглянулся. Пристально посмотрел на спрашивавшую его, на ту, которой пытался признаться – в прошлой жизни, быть может. На ее близкую подругу. На своих друзей, ведь он их и теперь продолжает именовать так, даже мысленно. Вздохнул и выдохнул.
– Так странно. Я не знаю, что ответить.
– Но ты хочешь уйти?
– У меня нет выбора.
– Дружище, у тебя его и не было, – нагнувшись, произнес Александр. – Неужели ты еще не понял, одной очень простой вещи. Ты один.
– Я вижу. Я хочу сказать, – он помялся, снова взглянул на Чарли. Наконец, произнес: – Вы дороги мне. Но наш прежний путь мне тоже дорог.
– Выбор уже сделан. Вопрос только, присоединишься ли ты к нему или действительно останешься в одиночестве.
– Это не выбор, – слова уходили, будто в вату, Роман не слышал себя. – Это диктатура и варварство, а я не хочу…
– И я не хочу. Но на первых порах придется смириться с нынешним положением. Да, не всегда приятным, не всем удобным, но, поверь мне, так будет лучше. И для тебя и для других. Для всех.
– Я не верю, что Гитлер это идеал.
– Я тоже не верю. Да и кто на него молится, разве что совсем недалекие люди. Ну и члены партии, это понятно. Вот только он оказался лучшим из тех, кого мы выбрали за последние… сколько там, лет двадцать, наверное. Гинденбург упорно тянул страну в пропасть, как до него это делали Симонс, Лютер, Эберт…. Для сурового времени требуются суровые решения. Так что пусть пока будет диктатура.
– Сулла, если на то пошло, сумел в два года восстановить порядок
