ом проводились учения, был российским. Взлететь с него предстояло американскому «Харриеру», приобретенному тоже в России. Истребитель был сбит над Афганистаном, продан в Туркменистан, выкуплен подставной фирмой «Цветметлом» и восстановлен на подмосковном авиазаводе специально для этого случая. Он был предназначен для одноразового использования, тогда как за штурвалом его сидел человек, созданный Творцом для жизни вечной. Летчика звали Мустафа Ньясса, он был коренным сенегальцем, убежденным мусульманином, но в Бога верил не так сильно, как ему бы хотелось сегодня. И очень сомневался, что выйдет из переделки живым, а в случае безвременной гибели попадет в райский сад, населенный любвеобильными гуриями.
Его боевая задача была проста. Взлет и полет над заданным квадратом, а также сбор соответствующей информации. Приземление на палубу «Неукротимого» не предусматривалось. Пружины аэрофишенеров ждут кого угодно, только не его.
– Хорошо меня поняли? – спросил через наушники механический голос полковника Моду Диа.
– Так точно, – доложил в микрофон Мустафа.
Это была ложь. До полного понимания было гораздо дальше, чем до берега. Вокруг расстилался Атлантический океан. Стоило Мустафе представить себе, сколько человеческих скелетов погребено на дне, как ему хотелось сорвать шлемофон, выбраться из кабины и прикинуться больным. Русские инструкторы, готовившие его к выполнению боевой задачи, утверждали, что она не опаснее любого полета над вражеской территорией, но это было слабым утешением.
Русские были слеплены из другого теста. Они шутя рисковали своими жизнями, а потом, собравшись вместе, обсуждали всякую ерунду, вроде игры своей любимой футбольной команды. Им было неведомо элементарное чувство самосохранения. Русские вели себя так, будто находились не на военном корабле, отовсюду контролирующемся американскими ракетами, а на палубе прогулочной яхты. Для Мустафы все они были чужими и непостижимыми, как инопланетяне.
«Неукротимый» не был одинок в синей вселенной океана. Его окружало целое авианосное соединение, рассеявшееся на многие морские мили вокруг. С палубы просматривались хищные контуры ракетных крейсеров и эскадренных миноносцев, где-то в таинственной глубине притаилась атомная подлодка, а в небе неустанно кружили зоркие вертолеты. Семидесятитысячетонный авианосец с бронированными башнями пушек был центром всего этого могучего военного механизма. А Мустафа в «Харриере» торчал посреди его палубы и чувствовал себя лягушкой, запускаемой в космос.
Его кожа и позвоночник холодели от беспрестанных прикосновений электронных щупалец, протянувшихся от множества радиолокаторов. Он не надеялся на спасательные вертолеты и дежурящие в воздухе истребители. Мустафа был один-одинешенек на плавучем аэродроме. Смерть подстерегала его даже на взлете. Стоит авианосцу чуть сбавить скорость, стоит захлебнуться трем котлотурбинным установкам, и взлетная полоса окажется слишком короткой для реактивного самолета. Доли секунды, метры… Разве справедливо, что судьба человека зависит от таких пустяков?
– Пуск! – грянуло в наушниках после контрольного отсчета.
– А! – коротко и обреченно простонал Мустафа.
Колоссальная катапульта метнула «Харриер» вперед. Дико взвыл двигатель, рвущийся из металлических оков. Сорвавшись с носа авианосца, крылатый снаряд устремился в пропасть неба. Щеки Мустафы оттянуло назад невидимыми ладонями центробежной силы, его внутренности сплелись в тугой змеиный клубок, а зубы мелко застучали в такт вибрации.
– Ух-х, – выдохнул он, когда перегрузка сменилась невесомостью парения.
Страх исчез, как испарившиеся с ресниц слезы. Планета Земля превратилась в туманную полусферу, окутанную облаками. Будто в наркотической эйфории, Мустафа связался с центром управления полетами и доложил параметры взятого курса. Его слегка подкорректировали и подключили к автоматической системе спутниковой ориентации. Мустафа выполнял действия легко и свободно, как курсант-отличник за компьютерным тренажером. Ему хотелось петь. Мурлыча под нос мелодию «Лав ми тендер», Мустафа отрегулировал локатор переднего обзора. В эфире раздался характерный звук, похожий на поцелуй: это сработала на берегу автоматическая запросная система «свой – чужой». Электрический поцелуй ПВО был дружеским. Самолет опознали, идентифицировали вплоть до серийного номера и пропустили дальше.
Переговоры с диспетчером не мешали Мустафе наблюдать за приборами и управлять сложной техникой истребителя. Самонастраивающиеся лазерные фиксаторы удерживали «Харриер» в заданных границах воздушного коридора, а камеры панорамного и точечного обзора позволяли видеть все, что происходит впереди, сзади и по сторонам.
Сигнал опасности был беззвучным. Вроде бы ничего страшного не произошло, но круглый глаз индикатора внезапно вспыхнул желтым тигриным блеском. Это была механическая реакция на прикосновение луча локатора. Мустафа тут же завалил самолет на левое крыло, совершил разворот и взмыл свечой вверх,
