т до нашей встречи, не играло ровно никакой роли. Имя ей Джейн Остин, и благодаря ее урокам я понял, что действительно имеет значение в нашем мире.
У меня перехватывает дыхание при мысли, что я вообще не собирался читать ее книги. Все получилось почти случайно и, можно сказать, против моей воли. За год до описываемых событий, решив продолжить учебу и получить кандидатскую степень, я жаждал восполнить пробелы в своем образовании – познакомиться с произведениями Чосера и Шекспира, Мелвилла и Мильтона. Но существовала определенная область английской литературы, которая вызывала у меня глубочайшее презрение и даже отвращение: дамские романы XIX века. Что может быть тоскливее длинных, тяжеловесных сочинений о повседневности, написанных высокопарным стилем тех времен?
Даже названия звучали нелепо. «Джен Эйр», «Грозовой перевал», «Мидлмарч». И венцом этого унылого, ограниченного творческого наследия считались романы Джейн Остин. Той самой, что писала глупые романтические сказки. От одной мысли о ней меня неудержимо клонило в сон.
Я рвался изучать модернизм: сложные, неоднозначные, виртуозные работы Джойса, Конрада, Фолкнера, Набокова. Они покорили меня как читателя и сильно повлияли на мое мировоззрение. Как и многим юношам, мне нравилось причислять себя к мятежникам, и революционные настроения модернизма отлично сочетались с этим образом. Я влачил дни в тумане злобного сарказма, слонялся по Бродвею в куртке точь-в-точь как у Джона Леннона и обращал к небу пламенные речи, отрицая все традиции, убеждения и религии разом. Я прятался в тени зданий, подобно пугливой крысе, и упивался чувством оторванности от мира. Если мне некуда было пойти или приходилось кого-то ждать, я садился прямо на тротуар, погружался в мир Керуака или «Уловки-22» – и плевать я хотел на все и вся. Я курил травку, слушал The Clash, насмехался над продавшимися офисными приматами. Как и все модернисты, я мечтал изменить мир, только не представлял пока, с чего начать. Но, по крайней мере, я точно знал, что не дам миру изменить себя. Я – человек из подполья Достоевского, против общества. Я – Стивен Дедалус Джойса, мятежный художник, швыряющий камни во взрослых. Я – Марлоу Конрада, уставший от жизни правдолюб, пробивающий путь сквозь паутину лжи и лицемерия.
Совершенно очевидно, что окружающим приходилось со мной нелегко. Удивительно, что друзья вообще меня терпели. Подобно большинству молодых людей, я искренне верил, что достойными разговора темами можно считать лишь рассуждения о книгах, истории, политике и прочих возвышенных вещах. При этом я всегда был на все сто уверен в своей непогрешимой правоте. Не давая собеседникам довести мысль до конца, я оглашал свое мнение с таким видом, словно только что спустился с горы Синай. Я пер напролом, как танк, игнорируя мысли и чувства других людей. И ведь даже в голову не приходило взглянуть на мир чужими глазами.
Однажды моя лучшая подруга представила меня девушке по имени Онор[1]. Я уже было собрался выпалить все глупости, немедленно пришедшие на ум, – «Да, Ваша Честь», «Какая Честь встретиться с Вами», и все в таком духе. Но подруга, заметив мою дурацкую ухмылку, остановила меня прежде, чем я успел опозориться. «Билли, – сказала она медленно, с расстановкой, словно я был трудным подростком, – поверь, все это она уже слышала». Что ж, подруга знала меня куда лучше, чем я сам себя знал. А вот я не понимал ни себя, ни других.
Личная жизнь не складывалась. Я увяз в отношениях, которым следовало закончиться давным-давно. Мы сошлись прошлым летом, провели вместе целый год, но кроме секса нас ничто не связывало. Она была взбалмошной красавицей и умелой любовницей; у нее был взгляд опытной женщины и смех, говорящий о том, что ей на все наплевать. Мы выбирались из постели, шли на танцы и снова возвращались в исходную позицию.
Что же касается настоящей привязанности, вряд ли я тогда вообще был на нее способен. Я и раньше встречался с девушками, иногда даже думал, что влюблен, но все всегда заканчивалось ужасно: ссоры, обиды, взаимные упреки и слезы. На этот раз расставание прошло гладко. По крайней мере, без скандалов. Да и вообще без лишних разговоров, – мы не сказали ни слова о наших отношениях или чувствах. Вместо этого я, как обычно, разглагольствовал на общие темы, в глубине души полагая, что оказываю ей тем самым большую честь. Ведь я окончил Колумбийский университет, а она едва осилила колледж; я собирался чего-то добиться в жизни, а она прожигала время, работая официанткой (на мой взгляд, сложно было найти более бессмысленное занятие) и пытаясь понять, чем хочет заниматься в будущем. Одним словом, я ее не уважал, и представить, что она способна сказать что-то дельное, было выше моих сил.
Я прекрасно понимал, что подобные связи едва ли можно назвать настоящими отношениями, но упрямо твердил себе, что это именно то, что мне требуется: регулярный секс и никаких обязательств. Предел мечтаний любого подростка. Только я уже не был подростком. А может, думалось мне тогда (каким же я был бесчувственным чурбаном!), может, я никогда и не встречу человека, которого смогу полюбить. Ну и ладно. Не больно-то и хотелось.
На самом деле в глубине души я прекрасно
Honour
