очень большому кабинету, всунул в глазницу монокль, взглянул в окно на застывшие в морозной ночи подстриженные липы…
«Но граф Витте, умница, как мог он позволить эту бездарную живодерню? Неужели он не понимал, что это только приблизит революцию?..»
В дверях вырос дежурный офицер. В руках у него был большой сверток.
– Разрешите доложить, господин подполковник, за вами прибыли. Здесь партикулярное платье…
– Вы чего смеетесь, Игнатьев?
– Смешное сообщение набираю, господин метранпаж!
– Покажите!
– Извольте!
«Вчера около часу дня провалился Египетский мост через Фонтанку при переходе через него эскадрона лейб-гвардии конногренадерского полка. Есть пострадавшие».
– Что же тут смешного, Игнатьев?
– Очень смешно, господин метранпаж.
– Ровно ничего тут смешного нет, господин Игнатьев. Сообщение, наоборот, скорее печальное. Провалился мост, люди и лошади были испуганы, есть травмы…
– Все понимаю, господин метранпаж. Тут плакать надо, а мне смешно.
– Вы в церковь ходите, Игнатьев?
– Нет, господин метранпаж, я дома молюсь.
Пожимая плечами, метранпаж «Биржевых ведомостей» отошел от наборщика. Бессмысленный этот разговор застрял за воротником, словно волосы после стрижки. Ротационные машины в подвале стучали среди ночи, как копыта кавалерийского эскадрона. Чушь какая-то!
– Нам, Павел, встречаться больше не нужно… – проговорила Надя.
– Но почему, Надя? Почему? – Павел приподнялся на локте. – Почему мы не можем любить друг друга? Жениться, конечно, сейчас глупо, но почему…
– Как жаден ты до жизни, Павел, – глухо сказала Надя.
– Ну конечно! Почему же нет?
– Потому что чем-то надо жертвовать.
– Ты знаешь, что я готов пожертвовать всем и пожертвую, когда будет нужно.
– Даже мной?
– Даже тобой. Ты знаешь…
– И я тоже, милый мой…
– Я знаю, Надя…
– Ну, вот и расстанемся…
– Зачем же сейчас нам расставаться?
Она рассмеялась.
– Все-таки немецкий здравый смысл где-то в закоулке мозга притаился у тебя, майн либер Пауль. – Она вдруг оборвала смех и сказала неожиданно: – Ты знаешь, что твой брат любит меня?
– Коля? Что за вздор!
Надя усмехнулась.
– Вот он ради меня пожертвует всем на свете, он одержим любовью…
– Ты меня удивила, – довольно спокойно сказал Павел. – Но я ведь не виноват, что ты полюбила меня, а не его…
Она смотрела на пушистые ветви елей, сверху облитые лунным светом.
Городовой Ферапонтыч, словно лошадь, обладал способностью спать стоя. Больше того, он любил спать стоя. Любил войти с мороза в фатеру
