смыслом? Почему нужно отрицать эти вещи как не несущие смысл?
– В том то и дело, вещи. А вещи, они вовне. Потеряй эту вещь – разве смысл, черт возьми, перестанет существовать? Разве человек, снимающий крест – обязательно должен убить себя, так как смысл потерян? Отнюдь. Все мы жаждем жить, пусть даже со знанием собственной ущербности. А уж – бороться, бунтовать, или спрятаться под камень – личное дело каждого, – он повернулся ко мне. – Нужно искать все ответы в себе, а не в объятьях шлюхи или выпрашивая покаяние на исповеди! – последние слова он отчеканил с каким-то даже остервенением, повысив голос. – Однажды я смог ухватиться за что-то, но лишнее движение мысли – и все пропало… Я посмотрел на свои руки, повертел их у себя перед глазами. Вдруг я почувствовал, увидел, что эта горстка костей, облепленных мясом и натянутых поверх бледной кожей – не что иное, как кучка ожиданий, горсть надежд – несбывшихся, или ждущих своего часа, чтобы оказаться несбывшимися. Я словно оттолкнулся от своего повседневного бытия, за секунду совершил длительное путешествие – лишь для того, чтобы оказаться на краю пропасти, в которую глядел теперь и осознавал свою ущербность, по сравнению с раскинувшимся передо мной безграничным, пустым пространством. Каждое мгновение преумножало мою ничтожность. Насколько же природа обделила человека, или хуже – она дала ему возможность наблюдать за собственной казнью, позабыв наделить его возможностью что-либо изменить, ограничив его рождением и смертью, умастив его на прокрустово ложе – которое всегда либо велико, либо коротко, – он повернулся ко мне, и я почувствовал, что вся тяжесть опускающейся на нас ночи, которая покоилась до поры на несгибаемом мосту, этой непоколебимой бетонной линии желтых огней, вдруг перенеслась на плечи этого человека. В голове моей мелькнула мысль, что, может быть, нет смысла взваливать на себя эту тяжесть, ведь для этого есть вещи – строгие, не прогибаемые.
Некоторое время мы шли в молчании. Ветер поднялся не на шутку, и я слегка поежился – становилось прохладно.
– А если взять чувство – чистое, без привязанности? – начал я. – Которое не зависит от объекта…
– Знаешь, этими своими словами ты повторяешь одного знакомого мне человека. Очень хорошего человека. Но я ему не верю. Не в смысле – что он лжет, да и как тут можно лгать! А в смысле – думаю, он глубоко заблуждается.
– Кто же это? – поинтересовался я.
Он посмотрел на часы:
– Половина одиннадцатого. Хотел я сегодня к ней зайти, но не успел. Заодно и отогреемся. Надеюсь, мы не слишком поздно.
– По-моему, слишком, – запротестовал я. – Так кто же это?
– Моя невеста, – он улыбнулся.
Я задумчиво покосился на него:
– Скорее всего, я буду некстати.
– Не беспокойся, все в порядке.
Глава 2
Мы забрались по лестнице
