style="font-size:15px;"> – Как! – удивилась Ковская. – Вы знакомы с Верой Фабиановной?
– Имел честь. – Люсин церемонно наклонил голову. – Очаровательная женщина… Вот только не знал о ее высоких связях по медицинской части.
– Что вы! – убежденным тоном произнесла Ковская. – Вера Фабиановна все может. Все!
– Совершенно с вами согласен, – чистосердечно улыбнулся Люсин.
– Для вас, – она проникновенно заглянула ему в глаза, – мы достанем валокордин и даже циклодин, который еще только входит у нас в моду. Но ради всего святого, – сложив руки крестом, она обняла свои острые плечи, – отыщите Аркадия Викторовича!
– Всенепременно! – с жаром откликнулся Люсин.
Он уже знал, он уже предчувствовал, что начинается новая, чертовски трудная и интересная жизнь. Было ли то наваждением, проистекавшим от одного лишь упоминания старухи Чарской, или флюиды исходили от его собеседницы, нервной, экзальтированной, но, очевидно, весьма недалекой женщины? Этого он не знал и не задумывался над этим. Непроизвольно, вдохновенно он уже настраивался на ее волну, на ее мир, которого он еще не видел, но который уже был интуитивно понятен и близок ему.
Он вышел из-за стола и, подойдя к ней сзади, осторожно коснулся обтянутых тонкой сухой кожей пальцев, лежащих на острых ее плечах.
– Мы непременно найдем нашего Аркадия Викторовича, – проникновенно, с неподдельной убежденностью и теплотой пообещал он.
И обещание это вместе с участливым, дружелюбным прикосновением вызвали в женщине гипнотические перемены.
Она подняла на него молящие, переполненные слезами глаза и вдруг улыбнулась.
– Я вам верю! – Она храбро проглотила подступившую к горлу горечь и насухо вытерла веки. Потом раскрыла сумочку, нашла пудреницу и привела себя в порядок. Даже губы подкрасила сиреневой помадой, в тон лиловатому отливу волос. – Как вы думаете, он еще жив? – чужим, непослушным голосом спросила она и защелкнула никелированный замок сумки.
Люсин хотел улыбнуться ей, успокоить снисходительным жестом и, укоризненно покачав головой, сказать: «Ну что за вопрос такой нелепый? Конечно, жив! Как же иначе?» Но ничего не получилось. Он опустил руки и молча стоял над ней, не подвластный первоначальному движению души. Было ли то интуицией, непостоянной и капризной, в которую сам он то верил, то нет? Или же предчувствием внезапным, которое вдруг тоскливо и ненавязчиво вкралось к нему в мозг, сжало едва ощутимо сердце? Люсин ничего не знал. Совершенно ничего! Разрозненные слова «запертый на крючок кабинет», «следы борьбы» и «похищен только старый ковер» не могли сложиться в законченную картину. Даже наметки еще не было никакой, потому что женщина не успела ничего ему рассказать. Но утешить ее он не мог. И не потому, что не хотел обмануть. В таких случаях обмануть легко, в таких случаях обманывать можно. Да если бы Люсин наверняка знал, что нету в живых ее брата Аркадия Викторовича, то и тогда он, возможно, нашел бы подходящие случаю слова утешения. Но он ничего
