подхватывает дама.
Дальше дело не идет, поэтому Бруно считает нужным вмешаться.
– Чао, Джулия! Привет, Артуро!
Бруно выводит американскую скульпторшу и чиновника из лингвистического тупика, но проблемы это не решает: они никак не могут договориться насчет ремонта каких-то перемычек. В конце концов Джулия уходит в бар, где обещает нас подождать. С нами Артуро разбирается очень быстро: единственное, что он может сделать, – это меня прописать, но только после того, как я получу вид на жительство. А вот про него он ничего не знает. Может быть, мэр в курсе дела? У него, правда, неприемная неделя. Мэр принимает в первый и третий понедельник, с четырех до пяти.
– Почему он так мало работает? – спрашиваю я по дороге в бар.
– Потому что очень мало получает. Сначала я и сам хотел стать мэром, – объясняет Бруно. – Думал, что раз в Триальде живет столько иностранцев, то все будут очень довольны, если мэр будет говорить на разных языках, – от меня была бы хоть какая-то польза! Но когда узнал, что зарплата зависит от количества жителей на подведомственной территории, то резко передумал. Два часа работы в месяц – это даже много за такие деньги.
Единственный бар Триальды меня разочаровывает. Я представляла себе что-то среднее между ирландским пабом (полумрак, дубовая стойка, шипящее темное пиво) и венским кафе (элегантные пожилые дядечки в клетчатых пиджаках и шейных платках неспешно пьют кофе и листают газеты). Но увы. Местный бар больше всего похож на немецкую привокзальную забегаловку. Два игровых автомата, из которых то и дело раздается звон и писк, хотя никто в них не играет. Хлипкие пластмассовые столики. На стене висят официальные таблички (белое вино в данном заведении имеет крепость не менее десяти градусов, а красное – не менее двенадцати), а также большая черно-белая фотография: дюжина мужчин с ружьями окружают кучу трупов. Подпись гласит, что в 1953 году команда Триальды заняла первое место на чемпионате Лигурии по отстрелу кабанов, завалив аж 28 штук. В углу – телевизор, в котором без звука демонстрируются полосатые помехи.
У нас дома телевизора нет – из принципа. Потому что все владельцы телевизоров, вне зависимости от того, что они смотрят, должны платить налог государственной телекомпании RAI, которая принадлежит Сильвио Берлускони. А Бруно его терпеть не может. Я уже намекала, что мой итальянский сильно улучшился бы, если бы я смотрела мыльные оперы, но мой муж только злится и говорит, что он сам готов болтать всякие глупости 24 часа в сутки и совершенно бесплатно.
– Видишь? Я был прав, – торжествует Бруно. – Мало того, что за телевизор надо платить, так он еще и показывает очень плохо!
Бармен Джанни подтверждает: не ловятся ни итальянские, ни французские каналы.
Мы подсаживаемся за столик к Джулии, которая знает о бюрократических процедурах гораздо больше, чем официальные лица. По ее словам, нам нужно ехать в квестуру, лучше всего к восьми утра, потому что в девять, когда откроется отдел по обслуживанию иностранцев, уже соберется
