минуту настоящими людоедами…
Мать моя королева-девственница, да что же я так переживаю за Владимира Тишкова! Меня самого ожидает подобная участь, а я пока не только не вижу способа выпрыгнуть из страдательного залога, но и не могу достойно вести себя, будучи поставленным в неудобную залоговую форму. Хотя, нет: достойно вести себя, находясь в страдательном залоге, – это нонсенс, «котятки вы мои непотопляемые», как говаривал уголовник Евгений Кэбин. Потому что если вас поставили в страдательный залог, то, во-первых, вы не можете достойно вести себя по определению; а, во-вторых, не вы ведёте себя, а вас ведут. Если человек пребывает в страдательном залоге и не сопротивляется, он перестаёт быть человеком. Как «спиттлер», из которого никогда не стреляют и который тем самым перестаёт быть оружием. Кстати, почему у меня не отобрали оружие? Почему вообще не прошмонали как следует? Похоже, вот тут тебе, дурашка, и нужно искать кончик спасительной ниточки…
– Элеонора, ты можешь идти, – донёсся как сквозь сон голос Хенды.
Оставив папку на столе, девица с видимым облегчением покинула палату, и мы остались вчетвером.
– Неужели мне тоже предстоит впасть в детство? – с деланной беспечностью обратился я к патронажной медсестре.
Вомб снисходительно усмехнулась.
– Не впасть в детство, а стать ребёнком в полном смысле этого слова. Если, конечно, Определитель не уточнит предварительный диагноз и не вынесет другое заключение.
– Ну, это не принципиально, – судорожно зевнув и продемонстрировав одетые в самоварное золото мощные клыки, компетентно заметила Хенда.
– Это правда, Лохмач, – подтвердила Вомб. – Быть может, ты будешь несколько старше или младше, чем определила я, но всё равно ребёнком.
– Но почему?! – удивился я, поразив всех троих своей наивностью.
– Дайте я ему объясню! – изнывая от бездействия, попросил неугомонный Лапец.
– Подожди! – отмахнулась Вомб. – Это моё дело… Ну а кем же ты собираешься выйти отсюда? – вопросила она тоном, каким обращаются к малышу, когда хотят узнать у него, кем он собирается стать, когда вырастет. – Посуди сам, дурашка: только малые дети не имеют значительных грехов и пороков. Они ещё не успевают обзавестись грехами. А вот потом… – Она безнадёжно махнула рукой. – Чем дальше, тем хуже. Я ещё не встречала человека, который бы крупно не согрешил до шестнадцати лет, хотя есть, конечно, редчайшие исключения.
– Но зачем мне начинать жизнь чуть ли не с самого начала? – продолжал недоумевать я.
– Ну дайте, дайте его мне! – скручивая лапищи в одну из немыслимых фигур Лиссажу, буквально взмолился Лапец.
– Только не у меня в кабинете! – предупредила Хенда.
– Потерпи, Лапец, – остановила его Вомб, однако же хищнически улыбаясь. – А затем, – пристально глядя на меня, с нажимом
