Семён Александрович Гонионский; потом он стал деканом, а когда мы поженились, перешёл в Институт этнографии Академии наук. Преподаватели были отменные, как на подбор. Студенты разные; чтобы поступить в МГИМО, надо было отвечать многим анкетным требованиям. Какой-то малый процент отводился выходцам из рабочего класса и крестьянства, а также – представителям соцстран.
Принадлежавший к первой классовой категории мой студент Елизов пригласил меня в гости в общежитие и, выставляя угощение, на полном серьёзе спросил:
– Вы какао уважаете?
Однако экзамен по итальянской литературе захотел сдавать по-итальянски. Я читала этот курс на языке, – так было заведено, – но экзамен можно было сдавать и по-русски.
Иностранцев было немного: немец из ГДР Грунд, венгр Дьердь Рети – впоследствии переводчик книги Марчелло Вентури «Улица Горького 8, квартира 106» на венгерский язык (под зазывным названием «Юлия – живая легенда»), и два китайца, обожавших неаполитанские песни. На ежегодных курсовых вечерах самодеятельности (на изучаемом языке) они исполняли дуэтом «О соре мио» (O sole mio) и «Катали» (Catari). Кстати, Алёша Букалов до сих пор помнит свою роль из «Пиноккио» – шпарит наизусть! И пеняет мне за то, что поставила ему двойку на экзамене по итальянской литературе – серьёзно провинился, не прочёл «Обручённых» Мандзони.
Китайцы, хоть и на одно лицо, были разные: один сделал карьеру, другой застрял на первых ступенях дипломатической иерархии. Тот, что сделал карьеру, будучи консулом в Милане, узнал от кого-то, что я тоже здесь, стал меня разыскивать через советское посольство, но там, якобы, ничего обо мне не знали. Тут ему пришла в голову гениальная мысль – поискать мой номер телефона в телефонной книге (коих ни в СССР, ни в Китае не водилось, потому и соответствующего рефлекса не выработалось). В один прекрасный день он ко мне явился с супругой и с подарками.
Мы с Ледой Визмарой сидели на террасе, под цветущей глицинией. Консул поведал ей, как он у меня учился. Всё было ладушки – пили китайский чай, вспоминали былое. Но я всё испортила, на его приглашение посетить Китай ответила:
– Подожду, когда у вас будет демократия.
Человека как подменили. Он ощерился:
– Это всё газеты! Врут, что в Китае нет демократии!
– А Тьенанмен?
Разошлись с прохладцей. За приглашение на приём в консульство по случаю национального праздника 1 октября я поблагодарила в письменной форме.
Нехорошо получилось. Он так меня разыскивал… Лёва Разгон упрекнул бы меня, как всегда, в нетерпимости.
А о втором китайце мне рассказал Алёша Букалов, его однокурсник. Оба работали в Сомали и встретились на дипломатическом приёме. В это время советско-китайские отношения напряглись, и мой китаец боялся открыто общаться с советским дипломатом. В очереди за коктейлем он встал за его спиной и шепнул:
– Я положу на стол книгу, возьми и передай её Юлии Абрамовне Добровольской…
