уперся Федор. И принялся с тупой убежденностью рассказывать, как эта сумка была куплена в московском ГУМе, специально для подарков, которые он вез, в основном, женщинам, в том числе, маме и сотрудницам фирмы по продаже компьютеров, и многочисленным своим подругам, которых, по его самым скромным подсчетам, оказалось никак не меньше десяти. Сообразительный Федор врал самозабвенно и уверенно, описал в подробностях, где и что покупал, с точностью до рубля.
– Что ж, – задумчиво молвил подполковник, криво усмехнулся каким-то своим грустным мыслям. – Пусть будет так.
Он помог Федору, тщательно перебирая, ощупывая каждую вещицу натруженными руками, расфасовать в пакет и сложить обратно содержимое явно чужой сумки.
Странно, когда Федор уверенно врал, или, скажем так, красиво привирал, – люди верили ему. Мало того, иногда получалось, что Федор мог такого насочинять, что у друзей уши вяли от смущения или от недоверия, но через месяц – другой выяснялось, что Федор чуть ли не напророчил всяческие мелочи, типа поездок в командировки, мелких травм, болезней или неудач по работе.
Поднял на окончательное доверие Федор приунывшего, уставшего подполковника простым предложением:
– Позвоните моим родителям. Они лучше обо мне все расскажут, чем я сам. Вся моя жизнь прошла под их неусыпным бдением. Лишь командировки я могу считать личной жизнью. Другая жизнь – вся общественная или семейная, с родителями. Позвоните.
Позвонили. С утра перепугали и без того напуганных стариков. Когда мама выслушала бред Федора, она перестала всхлипывать, попросила снова передать трубку милицейскому начальнику. И выдала, похоже, такое душещипательное, искреннее и наболевшее в защиту своего единственного, любимого дитя, что подполковник разгладил на лице все свои суровые морщины. В довершение, срывающимся, громким, дрожащим голосом, который был слышен даже из трубки допотопного телефона, мать сообщила:
– Феденька позвонил из Москвы перед самым отправлением, но не явился с поезда, хотя живем-то мы на Лиговке, почти рядом с вокзалом. Отец ходил встречать сына к «третьему» вагону, но проводница ему наплела, что гражданина Ипатьева Федора Николаевича… – материнский голос в трубке надрывно всхлипнул, – …арестовали на станции Бологое по подозрению в убийстве двух пассажиров…
Терпеливо выслушивая долгий слезливый монолог матери Федора, подполковник устало опустился на стул и только вяло кивал, а, положив трубку на рычаги старого телефона, сказал печально:
– Большое человеческое счастье, когда такие замечательные родители тебя ждут и любят.
– Да, товарищ подполковник, это единственная бескорыстная любовь, которую я встретил за всю свою идиотскую жизнь, – подтвердил Федор. – Всё остальное – корысть, стяжательство, обман.
Приободренный голосом матери, он воспрял духом и все перевернул с ног на голову. Теперь выходило,
