несла корзину со свежей зеленью и яйцами и – в другой руке, в отдельном пакете – зело вонючую рыбу миренью, которую в жареном виде обожал Андреас. Решила – порадую мужа. Духовитость миреньи искупалась нежностью её белого, с розоватыми прожилками мяса. Правда, чистить этот «деликатес» было удовольствием сильно ниже среднего – мелкие чешуйки щетинились колючими иглами, вымазанными в едкой зеленоватой слизи.
Служанки у нас не было: при ежемесячных выплатах за дом мы – два начинающих мага, один из которых в данный момент не способен колдовать, – позволить себе прислугу не могли. Так что готовить миренью предстояло мне самой. Как и резать лук, управляться с печью, чугунной сковородой и всё такое прочее…
До замужества я и не представляла, сколько приходится возиться на кухне состоящей в браке женщине. Ведь юные девицы, как известно, питаются бутербродами, яблоками и конфетами, запивая их шоколадом. Как те самые птички, с которыми девушек часто сравнивают – поклевали и полетели… Самое замечательное в таком образе жизни то, что после вообще не остается грязной посуды: одна чашка – и всё!
Посмотрев на начавшее хмуриться небо – гроза, что ли, собирается? – поднялась по трём серым каменным ступеням к дверям, поставила на крыльцо корзину. Вытащила пристёгнутый на длинную цепочку бронзовый ключ. Дом был старинным, двери – тёмного дерева, высокие, двойные, а замок – с норовом. Нужно было привалиться плечом или хотя бы прижать створку коленом, тогда ключ легко проворачивался.
Прихожая была под стать дверям – гулкая, с высоченным потолком. Разогнать сумрак в ней не могли даже два светильника, которые я зажигала по вечерам. А сейчас – когда свет скупо падал через круглое застеклённое окошко над входными дверями – и вовсе приходилось передвигаться на ощупь. Зайдя на кухню, положила на стол пакет с рыбой. Поставила корзину на табурет рядом. Ополоснула руки в тазу с прохладной водой – хорошо-то как! Сейчас загляну наверх, переоденусь в домашнее, полчасика отдохну и возьмусь за готовку.
Медленно поднялась по лестнице на второй этаж, где находились три спальни и кабинет мужа. Обычно днём, если Андреас не ходил по клиентам, он работал там. Мы вложили оставшиеся от первого вклада за дом деньги в обустройство кабинета. Муж разумно полагал, что, если хочешь, чтобы тебе хорошо платили, – произведи хорошее впечатление. Так у нас появился огромный – три на пять локтей – письменный стол с красовавшимися на нём вычурными бронзовыми лампой и пресс-папье, дорогой бордовый ковёр на полу, бархатные портьеры ему в тон, кожаные кресла и тёмные шкафы, заставленные книгами с тиснёными сафьяновыми корешками и всякой околомагической ерундой вроде хрустальных шаров, кварцевых друз, реторт с цветными жидкостями и неопознанных костей. На непосвящённых обстановка действительно производила впечатление. А вот мой бывший научный руководитель, который, будучи в Салерано проездом, заглянул в гости, сморщил нос от смеха. Андреас тогда обиделся.
В кабинете мужа не оказалось. Жаль – я соскучилась…
Пройдя к нашей спальне, повернула ручку двери, открыла, шагнула – и застыла с занесённой над порогом ногой, не веря глазам.
В кровати лежали двое. Точнее, не просто лежали. Голый Андреас, с запрокинутой головой и рассыпавшимися по плечам светлыми волосами раз за разом прижимал к постели мою бывшую согруппницу по магической семинарии Орсетту. Чёрные волосы Орсетты разметались по подушкам, белая рука порхала по спине мужа, поглаживая поясницу…
Наверное, я ахнула. Потому что они замерли. А потом повернули головы ко мне. Первой открыла рот Орсетта:
– А, вот и корова пришла!
Что-о? Ну да, лодыжки у меня стали последнее время отекать. И сама я набрала пару лишних стоунов[1]. Но ведь такое естественно во время беременности, разве нет?
Оскорбление было настолько неожиданным и незаслуженным, что я почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы. С отчаяньем уставилась на мужа. Пусть прогонит её! Пусть скажет, что это – ошибка, что любит меня… попросит прощения, наконец!
Но он не делал ничего. Даже не слез с неё, оставаясь на ней и – в ней. Просто молча смотрел на меня… и всё.
А я смотрела на них. Пока не запомнила всё – каждую деталь: скинутое на пол одеяло, её розовый чулок, сброшенной змеиной шкуркой повисший на спинке кровати, капельки пота и слипшиеся завитки волос на лбу мужа… А потом отступила в коридор, потянув за ручку дверь. И прислонилась к стене, пытаясь прийти в себя, отдышаться и осознать случившееся. А ещё – хоть не хотела – невольно прислушивалась.
Из-за двери раздался смех моей – теперь уже бывшей – подруги…
Вот что я теперь должна делать? Приволочь с кухни сковороду и закатить скандал с воплями, слезами и рукоприкладством? Не могу… противно это. А ещё – поняла внезапно, как озарило, – не могу и не хочу больше оставаться в этом доме.
Отлепившись от стены, побрела в комнату,
Стоун – мера веса, равная примерно полутора килограммам.
