приветствую вас на нашей планете!
Блинчук откашлялся, снял с плеча ремень АКСУ и поднялся на ноги. Сиденье под ним громко хлопнуло, поднимаясь. И ему показалось, что Папаша одновременно с хлопком подрос. Опять Блинчук смотрел на него снизу вверх.
– Добрый день вам обоим, – сказал он. – Я могу подойти к вам и поздороваться?
– А почему нет? – спросила девушка. Девочка. – Вы гораздо радиоактивней, чем мы.
Спрыгивавший в этот момент с кузова, Блинчук сбился с ноги и потянул в ней что-то, в лодыжке. Сдержал матюк. Прихрамывая, приблизился к инопланетной паре. Пока он шёл, Папаша вдруг как-то уменьшился. Блинчуку захотелось протереть глаза, тем более, что это только что почти вошло в привычку. Не было в Папаше двух с половиной метров, конечно, даже двух не было. Он был всего на полголовы выше Блинчука. Мираж, что ли? А при такой жаре… Да что за перематерная мама со мной творится?!
Папаша протягивал навстречу руку. Блинчук только успел заметить сильно вросшее в толстый безымянный палец обручальное кольцо, и последовало оглушительное рукопожатие, перенесённое, впрочем, Блинчуком легко, у него и самого рука была лопата.
– Приятно, здравствуйте, – сказала сверху девушка. – Здесь меня называют Папашей, а по паспорту звать меня Валентином Андреевичем Калитиным.
Протянула Блинчуку руку и она. Девичьи, домиком. Блинчук осторожно пожал ладошку. Девушка приспустила ресницы, повела вниз подбородком, словом, создала на лице выражение книксена.
– Здравствуйте, – сказала она тем же голосом. – Это моя дочь Яна. Она родилась во время Зарницы. Ей нельзя ходить по земле, её это убьёт.
За время последней фразы Блинчук решил играть по их правилам. По отчётам и свидетельствам судя, творилось во время Зарницы жуть что такое, многим и многим беженцам требовалась в том числе и психиатрическая помощь. Это тем, кто выбежал из Зоны. А эти, видать, там остались. Как я мог не слышать, что кто-то не пропал без вести в Зарнице? Сколько же ещё вранья было в отчётах? Надо их эвакуировать, конечно, подумал он тем не менее.
Сейчас Папаша ему врежет со всех стволов, подумал Набис, внимательно слушавший.
Что-то не так тут, подумал Коростылёв. Они не врут, и они не сумасшедшие.
Прапорщик Глызин ничего не думал, он прикрывал шефа, а вот не знающий куда девать треклятую швабру Шульцев, да, подумал. Подумал он вот что: мол, брошу-ка я её под «шишигу», под шумок и сумасшествие. А бракушу я этого ещё найду.
– Сергей Борисович, эвакуировать меня с дочерью – самоубийство, – сказала девушка, вежливо улыбаясь. На круглых щёчках у неё были ямочки с завитком у носа. Слово «эвакуировать» она обозначила интонацией как цитату. – Потому что это с вашей стороны захват, с нашей – сопротивление, и дальше наверняка ваша безвременная гибель. Почему я в этом уверен? Нам с дочерью нельзя покидать Зону. И мы будем бороться
