плекс в самом центре Парижа. Маме пришлось самой нас растить, занимаясь абсолютно всем: начиная от затрещин мне или Симоне за плохо выученные уроки и заканчивая поисками клиентов для сбыта того барахла, что имелось в нашем небольшом магазинчике. В общем, наша семья занималась скупкой и продажей меховых изделий: сурков, крашеных кошек, зайцев, кроликов, хорьков, иногда лисиц. Это приносило стабильный доход, но жили мы без излишеств. Мать не уставала повторять, что деньги следует беречь, понемногу откладывая на «черный день», могущий наступить для всякого человека и в любое время.
Мама воспитывала нас с Симоной в строгости. Она была сильной женщиной и старалась пресечь еще на корню малейшие проявления слабости у своих дочерей. Потеряв мужа в молодости – когда папа умер, ей шел лишь двадцать восьмой год, она еще долгое время оставалась одной из самых красивых женщин в городе и многие претенденты на ее руку оказывались отвергнутыми. Нам она пыталась дать именно такое воспитание, какое обычно дают дочерям отцы всех благовоспитанных семейств и, овдовев, эта женщина целиком посвятила себя нам двоим.
Я помню случаи, когда мне или Симоне не на шутку доставалось от нее за то, что она называла «сбиться с пути истинного».
Однажды на Марсовом поле устроили ярмарку. Я, Симона и мама пошли туда купить что-нибудь для дома, да побыть среди людей. Нас сопровождала гувернантка Сесиль, юная и смазливая особа, которой все казалось интересным, что вполне естественно для провинциалки, лишь недавно приехавшей в Париж. Помню, тогда был май, стояла восхитительная погода, повсюду цвели каштаны и наполняли воздух приятным терпким ароматом. Птицы пели на все голоса и трепетали своими крыльями, какие-то летающие крупные жуки то и дело проносились перед нашими лицами и мы с сестренкой тщетно пытались их поймать, толкая друг дружку и взвизгивая всякий раз, как только удавалось слегка дотронуться до этих насекомых.
Мама усердно выбирала нарядную скатерть для праздничного стола, а нас поручила гувернантке, наказав посидеть на скамеечке и не отходить далеко.
Но рядом разбили танцплощадку, и Сесиль не удержалась. Она с восторгом приняла руку одного молодого, симпатичного человека, убежав кружиться с ним в толпе других весельчаков. Мы с Симоной остались забытыми на скамейке. Мне было двенадцать лет, а ей семь.
Вдруг к нам подошел мальчик, нет, даже юноша лет пятнадцати. Он закатил глаза, раскинул руки и воскликнул:
– Ну, надо же! Какие прелестные малолетки! А кто из вас хочет шоколадку?
Сладкое любят все дети, но мама почти никогда не позволяла нам есть его, неустанно твердя, что это вредит зубам, а лечить их стоит многих денег. Поэтому, слово «шоколадка» мгновенно зажгло в нас настоящий пожар.
Симона наивно и трогательно протянула ручонку к этому юноше, ожидая, что тот вручит ей предложенное.
– Э, нет! – засмеялся он хитро. – Сперва поцелуй меня! Вот сюда, в щечку, мне будет приятно!
Симона сразу же опустила руку, покраснела и потупила глаза, потом принялась беспокойно оглядываться, ища мать.
– Ну, чего же ты? Шоколадка, знаешь, какая вкусная? – манил ее юноша пальчиком.
Мать торговалась с продавцом, сбивая цену на скатерть, и все еще стояла к нам спиной, а Сесиль неподалеку танцевала уже второй танец с красивым кавалером.
Я могла бы и сама быстро чмокнуть этого парня в щечку, и тот отдал бы нам шоколадку, но он не понравился мне, и я эгоистично ждала, когда это сделает сестра, а потом поделится со мною лакомством.
Наконец, Симона решилась, когда мальчишка достал обещанное из кармана и покрутил им у нее перед носом.
Она легонько приложилась губами к его щеке и сразу же залилась ярким румянцем. Юноша чмокнул ее в ответ, потом отдал шоколадку. Наши глаза уже расширились от удовольствия, как вдруг Симона подскочила на месте от чьего-то увесистого удара, шоколадка выпала у нее из рук. Прежде чем я поняла, в чем дело, с парня слетела его кепка, мне тоже дали сильный подзатыльник. И голос, знакомый и строгий, прогремел:
– Будет вам урок на будущее!
Это наша мать застала нас в самый ответственный момент, и от нее досталось всем троим. Парень сразу же пустился наутек, у Симоны выступили слезы, я опустила голову со стыда, а шоколадка на дороге расплющилась под каблуком нашей матери.
Да, что касается нормы поведения, она не позволяла нам вольностей. Даже самых маленьких.
Но больше всех пострадала Сесиль. Она, очевидно, совсем забылась в компании красивого юноши, что кружил ее уже в третьем танце. И веселилась от души. Приятно было смотреть на ее розовые щеки, горящие синие глаза и развевающиеся черные волосы. Это была красивая пара, казалось, им хорошо вместе, но мать, ни секунды не колеблясь, едва завидев Сесиль в кругу танцующих, немедленно двинулась к ней и без предисловий, без околичностей, железным голосом произнесла:
– Сесиль,
