позвольте и мне сказать прямо, что я вовсе не считаю, что происхождение Генри Киссинджера мешает ему эффективно заниматься ближневосточными проблемами, как я не думаю и то, что вы, будучи по происхождению капиталистом-миллионером, не можете руководствоваться разумом в отношениях с советскими коммунистами.
Искренне ваш, Збигнев Бжезинский».
Позже Бжезинский и Гарриман примирились – до такой степени, что Гарриман в 1977 году пригласил только что назначенного советника по национальной безопасности пожить несколько месяцев в его вашингтонской квартире, пока тот занимался переездом своей семьи и вместе с Маршаллом Шульманом, Ричардом Холбруком и другими представителями администрации Картера устраивался на новом месте. Но сомнения по поводу его происхождения оставались, как они остаются и по сей день. 6 декабря 1973 года государственный секретарь Киссинджер принимал в Фогги-Боттом девять представителей академической среды, включая Маршалла Шульмана, Стэнли Хоффмана и Бжезинского. Обрисовав весьма мрачные перспективы изоляции Америки во враждебном мире на 1976–1980-е годы, он пошутил, что в любом случае будет рад, что Бжезинский унаследует его должность, потому что прецедент того, как выходец из другой страны успешно занимал такой высокий и престижный пост, уже есть. Бжезинский просто добавил: «Надеюсь, это станет прочной традицией!»[47]
Факт состоит в том, что Киссинджер и Бжезинский поддерживали неплохие отношения, несмотря на усиливавшиеся разногласия во взглядах и на само собой разумеющееся соперничество, из-за которого у них с 1969 по 1980 год возникали некоторые трения. Стороннему наблюдателю может показаться, что перед ним два заклятых врага. Но перед историком, имеющим доступ к их переписке и анализирующим сближавшие их социальные силы, предстаёт совсем иная картина.
Киссинджер регулярно принимал Бжезинского в Белом доме и в Государственном департаменте, часто наедине. Например, на обеде в июле 1969 года они говорили о насущных вопросах – о запланированном возобновлении отношений с Китаем, об отношениях с Москвой и, разумеется, о том, как быть с Вьетнамом. На следующий день по просьбе Киссинджера Бжезинский отослал свои идеи по поводу «значения мира» Никсону, и тот позже в том же месяце произнёс их в своём тосте в Нью-Дели[48]. В мае 1970 года оба долго обсуждали осложнения во внутренней политике в связи с вторжением в Камбоджу. Киссинджер выражал свои страхи по поводу внутреннего разделения – не столько в связи с возмущением левых, сколько в связи с возможным реакционным уклоном Никсона – и признавался, что подумывает о том, чтобы оставить должность до конца срока Никсона, но не собирается возвращаться в Гарвард. Ему не хотелось встречаться со своими прежними коллегами, которые, по его мнению, поддерживали студенческие волнения. Они также говорили о Ближнем Востоке, о Германии (оба не видели особых шансов на успех «Остполитики»), о ситуации с радио «Свободная Европа/Радио Свобода», активность которого власти Западной Германии собирались свернуть
Среди девяти профессоров были Стэнли Хоффман, Маршалл Шульман, Дэвид Лэндес, Ник Валь, Ричард Улльман, Стивен Гробар, Роберт Пфальграфф, Уолтер Лакер и Бжезинский. Записка о беседе, «Meeting with Secretary of State, luncheon given by Henry Kissinger, Dec. 61973, 1:pm-3:15pm», папка «Киссинджер Генри 1970–1973», ящик I.16, Документы Бжезинского.
«Talk + dinner with Henry Kissinger», 14 июля 1969 г.; Бжезинский Киссинджеру, 15 июля 1969 г.; Киссинджер Бжезинскому, 22 июля 1969 г., папка «Киссинджер, Генри 1956–1969», ящик I.16, Документы Бжезинского.
