теперь ждать? Никого я лучше не найду, а найду – все опять упрется в постель. Если разобраться, Женька вовсе не плохой. Глупая, такого парня опутывать надо, в сети завлекать и любой ценой удерживать. Я попыталась заговорить, но он холодно обрубил: «Дай поспать». Интонация голоса была – отстань, ты уже сделала все, что могла.
Какая же я дурочка, побежало по нервам сожаление, надо было хотя бы признаться, как неистово ждала его писем, как влюбилась еще в девятом классе, как переживала и расстроилась, узнав о сопернице. Может быть, моя искренность тронула его? Все гордость моя, да кому она нужна, эта гордость, что ей докажешь? Перед глазами встал вчерашний Женька: вот он подходит ко мне в голубой рубашке, пленительно улыбается, вот кто-то восклицает, какая красивая пара, потом перелезаем через забор, глядим друг другу в глаза, но все это уже в прошлом, и ничего подобного не будет никогда. Дура, ну какая же дура, сама все испортила, все потеряла за одну ночь, подарила жениха сопернице. Охватило неистовое желание прокрутить вечер обратно и все переиначить. А когда я увидела его бледное отчужденное лицо, почувствовала себя почему-то виноватой, и захотелось оправдаться.
– Женя, ты обиделся? Пойми, мне трудно реши…
– Мне надо домой! – холодно перебил.
Мне стало стыдно за то, что я пыталась оправдаться, за то, что почувствовала себя виноватой. В автобусе мы сели рядом, но Женька демонстративно давал понять, что я чужая. Я пыталась заговорить, однако он оборвал:
– Оставь меня в покое, спать хочу.
Внутри запричитала обида, и захотелось заголосить: неужели ты не понимаешь, как мне трудно решиться! Я не вижу твоей любви, твоей ответственности! И я тебе не жена и не должна ложиться! Женька дремал, и его лицо выражало полную отрешенность, и меня вновь охватила досада, обманула мужика, вот он и отвернулся. Ведь знала, не любят они отказа, не прощают. Я все испортила, захотела выяснить, как он любит, хотя догадывалась, что никак, но зачем-то потащила на дачу. Ждать надо было, терпеть, грызло сожаление, а голос разума перебивал: не надо сожалеть, а вдруг бы залетела? Сейчас он думает: ну не дала, и черт с ней – другая даст, какая же это любовь?
Жгучие обида и отчаяние сменялись страхами и ревностью, заглушались чувством достоинства и голосом девичьей чести. Вдруг внутри что-то щелкнуло и надломилось: устала бороться с собой, с ним и за него, устала бояться, хочу спать. Видно, не судьба и надо смириться и успокоиться. Не было никакой любви, была игра, кто кого обведет, но ведь любовь – не футбол. Навалилась усталость, ночные картины развеялись, сознание протрезвело: нет любви и все бесполезно! И не придет он на свадьбу, обиделся, и нечего его звать, только лишний раз унижаться.
Однако когда я выходила, зачем-то ляпнула:
– На Надькину свадьбу-то придешь?
– Позвони, – отозвался он с вялым безразличием.
Я
