ниже скользят неспешно огромные тени не меньше человека, а может даже и больше. И кажется уже, что не плывешь, а паришь, и восторг, и ужас одновременно. Хочется двигаться вдоль рифа, а если отплывешь чуть дальше, то вроде уже вторгаешься туда, где все не твое, там рыбий край, а ты – чужак, нарушивший границу, и только очень дерзкие дайверы, таща на спинах кусочки земной атмосферы осмеливаются лезть в эту пропасть, оставляя за собой опознавательный след воздушных пузырьков.
Я любила плавать одна, чтобы ни на кого не отвлекаться, и самостоятельно выбирать маршрут, иногда преследуя какого-нибудь красавца с плавниками, а иногда просто повиснуть и неспешно наблюдать. Но когда поплыла со своим сыном получила еще порцию ощущений – мой ребенок, такой маленький и беззащитный, на фоне этой чужой стихии, подныривает и проплывает чуть ли не касаясь морской особи не меньше размером, чем он сам. И при этом чувствует себя по-хозяйски свободно, не понимая моего материнского страха, пренебрегая всеми указаниями, которые я давала ему на берегу и ведет себя так, как будто он абориген, рожденный под этим солнцем, у этого моря, а не на другом континенте. И мне остается только наблюдать и чертыхаясь преследовать его мелькающие где-то впереди ласты, злиться и признавать его свободу и бесстрашие.
Как я делала революцию
Я по натуре – революционерка. Темперамент, воспитание, пионерское прошлое – сочетание природных и социальных факторов, все предсказуемо. Но однажды, вдруг, я от всего этого устала. Даже помню, когда. После института, первая работа, конфликт между «так должно быть» и «так есть». Серьезный конфликт, почти как «верхи не могут, а низы не хотят». Я была «верхами» – молодым руководителем дошкольного учреждения, пытающимся сделать революцию в отдельно взятом заведении. Радела за интересы детей, их право на уважение и бережное отношение к психике. На другой стороне баррикады были неучи-воспитатели, няньки—грубиянки, бюрократы—управленцы и даже родители. А еще – наше социалистическое наследие, в виде идиотских игрушек, книжек с патриотическими стишками и празднования дня рождения Ленина с младшей группы. Воспитатели не понимали, как можно не орать и называть всех по именам, а не по фамилиям, няньки заставляли детей за собой сливать содержимое горшков, хотя должны были делать это сами, начальство требовало, чтобы дети знали названия пятнадцати республик и понятие «соратник». Но больше всего меня убивали родители: «Как этот так – без наказания? Меня лупили, и ничего – человеком стал!». На моей стороне были Амонашвили и Леви, Никитины и Гарбузов, но силы явно не равные, и я сдалась. Махнула рукой – делайте, что хотите: гробьте своих детей, наживайте себе проблемы, болейте, ссорьтесь, живите, как хотите, а я буду просто хорошо делать своё дело. Не революцию, а обычное дело, за которое мне государство платит 140 руб. в мес.
Потом было другое дело –
