нервно провел ладонью по волнам своих каштановых волос, раздвоенных на массивном лбу.
– Государь, стоит ли? Коли он в чем худом замешан, надобно его постеречь, может статься, кузнец нас на остальных смутьянов и выведет.
– Ну смотри, дело это тебе лично поручаю. Не подведи!
– Хоть раз подвел? Кровь в сечах за тебя проливал, живота не жалел…
– Ну, будет, будет! Знаю все, на тебя лишь и уповаю!
Невер хлопнул воеводу по стальному наплечнику, пристегнутому к пластинкам панциря сыромятными ремешками, и отправился во дворец.
***
Диву давался каждый, кто видел, как колдует Фока над золотом или серебром. Так ловко его огромные загрубевшие руки управлялись с крошечными молоточками и резцами златокузнеца. Но еще чудеснее оказывался результат: изящество и тонкость работы никак не вязались с внушительным, почти лихим обликом мастера. Возможно, именно поэтому, где-то в глубине стесняясь своего таланта, он и решил посвятить себя грозному оружию и доспеху. Однако навыков не растерял – брошь вышла на славу и была достойна самой взыскательной госпожи, хоть вирейской императрицы.
Кузнец неспеша шел туда, куда наказал ему Владимир в оставленной записке. Людная улица шумела бурной рекой, а вместо набережных с обеих сторон вставали заостренные частоколы и дощатые заплоты. Кое-где над ними игриво выглядывали своими резными косящатыми окнами терема; в беспорядочном танце поднимались шатры, толстобокие бочки и разномастные кровли богатых дубовых хором на подклетах8. По соседству едва заметно серели верхушки скромных изб, украшенные лишь фигурными коньками и незамысловатыми полотенцами9. Над острыми грядами крыш светились маяками купола многоглавых каменных соборов – шлемы, луковицы, полусферы.
То и дело Фока настороженно оглядывался – люди брели по своим делам. Пронзая толпу, повозки с товарами продолжали тянуться к торгу, раскинувшемуся на берегу могучего Ладнора. Ничего необычного. Но кузнеца не покидало странное, тревожное чувство преследования.
«Не ходи туда, Фокушка! Зачем ему тебя у черта на куличках ждать, в укромном местечке? Никак худое что-то замышляет», – он снова вспомнил предостережение своей жены, но все же не отступился.
– Здрав будь, кузнец! Принес? – раздался откуда-то сверху веселый голос, стоило только Фоке прийти в назначенное место. В небольшом ольховнике неподалеку от посадских ворот было тихо – окольные валы и стены приглушали городской шум.
– Принес, боярин, – ответил кузнец. За спиной он услышал шлепок и почувствовал порыв ветра, будто кто-то спрыгнул с дерева.
– Сказал же, не боярин я! Ну да ладно, показывай…
Фока развернулся. Перед ним стоял Владимир, но выглядел он совсем не так, как в прошлый раз. Вместо роскошных шелков на нем висела мешком серая суконная накидка, вотола, из которой торчали рукава и подол грубой бедняцкой сорочицы. На лбу уже не сияло серебро, а уныло чернел потрепанный ремешок.
– Ну, показывай,
