по Большой Московской, коридорный Семен Ильич Бычков достал из-за обшлага форменной куртки продолговатый конверт.
– Неделю как была здесь с этим конвертом барышня – видная из себя, розовощекая молодая особа. Очень сокрушалась, что вас нет. Оставила конверт, чтоб я передал, – объяснял словоохотливый коридорный, не выпуская из рук письма.
– Семен Ильич, письмо-то барышнино не унесите.
– Ох, грехи наши тяжкие. Заговорился, – поставив на привычное место, справа от стола, баул Антона Павловича, он почтительно передал письмо. – Теперь вы с дороги передохните, а я мигом закусочку соображу, чайком вас побалую.
– Это кстати. Знобит меня. Прошлой ночью опять кровью плевал.
– Не жалеете вы себя, Антон Павлович, честное слово. По весенней ростепели – грязь, холод, реки вот-вот взломает – вы мотаетесь туда-сюда.
Вместе со стуком в дверь послышался голос:
– Посыльный из «Русской мысли».
Не ожидая приглашения, видимо, осведомившийся у швейцара, что Чехов дома, вошел улыбчивый парень в светлых кудрях, будто обсыпан сосновыми стружками.
– Пожалуйте, Антон Павлович, для вас корректурные листы и записка от Виктора Александровича.
– Спасибо, голубчик! – он немедля достал из аккуратно склеенного конверта записку.
«Дорогой Антон Павлович, в понедельник корректуру верни. Твой В. Гольцев».
– Семен Ильич, какой сегодня день?
– Пятница. 21 марта. – Бычков с важностью извлек из жилетного кармана часы-луковицу. – Пять часов пополудни.
– У меня на корректуру – сегодняшний вечер, суббота и воскресенье. Но не следует забывать, что в Москве Суворин.
Поднес к глазам записку Гольцева: «В понедельник корректуру верни».
– Мне в прошлый раз Виктор Александрович намекал, будто ресторанного официанта Чикильдеева вы с меня списали. Только я здоров, славу богу, а ваш Чикильдеев в деревню помирать выехал.
– Одна умная, талантливая особа сорока с лишним лет от роду тоже вообразила, будто в рассказе «Попрыгунья» с нее списана юная Ольга Дымова. Произошел форменный скандал. Будь она кавалером, непременно вызвала бы меня на дуэль. Гольцев напрасно это вам навязывает. Судите сами: Чикильдеев – смертельно больной, а ты, Семен Ильич, слава богу, в полном порядке.
– А лестно, Антон Павлович, попасть к вам в книжку.
– Ну-ну! А где же обещанный чай, сыр и прочее?!
– Соскучился я по вас. Вот и забылся. Простите! Я мигом. Одна нога там – другая здесь.
Отступив от твердой привычки сразу отвечать на полученные письма, Чехов, повертев в задумчивости письмо, сказал себе: «Завтра». Достал платок, вытер со лба испарину и повалился на спинку дивана. «Мочи нет, говорят старухи деревенские, отшагав 5–7 верст, поспешая на прием ко мне, доктору. Вот и доктор – мочи нет и все тут. Кажется, заболеваю».
Вошел коридорный с подносом, уставленным закусками, и моментально
