можно, чё ж нельзя-то… Дверь захлопывай скорее – как в трубу, тянет… Ногам, стою тут, шибко холодно.
– Здравствуй, тётка Елена.
Узнаю по голосу Ваню Чуруксаева. Говорит он, как выпивший, так и трезвый, всегда одинаково – глухо, из-под земли будто, чуть нараспев и мало – только по существу.
– Здравствуй, Ваня, – отвечает ему мама. – Каким к нам ветром?
– Ты меня не опохмелишь?
– Нечем, парень.
– А паперёс не дашь?.. Олег-то спит? А он не курит?
– Нет, не курит, слава Богу. Спит.
– А хлеба мне не одолжишь маленько?
– Хлеба дам… Тебе куда его?
– А вот за пазуху… Пойду. Спасибо.
– Ешь на здоровье, Ваня… Не за что.
– Ну, до свиданья.
– До свиданья. С Богом.
Было в Ялани одно время, уж и не припомню от какой организации, подсобное хозяйство. Работал там Ваня сторожем и помогал приятелям-бичам воровать с фермы комбикорм. Продавали они его, к обоюдному удовольствию, односельчанам по сходной цене – мешок за бутылку водки или за три литра бражки, пока, по наводке, если верить молве, обделённого ими в чём-то Колотуя, прямо при сделке их не заграбастали. После недолго разбирались. Ваня, выгородив подельшиков, взял всё на себя и поотсутствовал где-то четыре года. Вернулся в Ялань. Подсобного хозяйства уже не было – развалилось. Как-то, пьяненький, на Новый год, уснул Ваня в сугробе и отморозил руки – по запястья их ему отняли, теперь – культяпый. Живёт он у зятя и у сестры родной на иждивении, а у тех своих ребятишек пятеро. Перебиваются как-то. Сорок лет Ване, не больше, половину, не меньше, из них пробыл он пьяным.
Задремал опять я. Разбудила меня мама, позвала обедать.
Пообедали мы пельменями – наготовлено их у нас и заморожено много.
Натаскал я в избу из колонки воды, а после, наколов, и дров из-под навеса. Расчистил опять дорожки от снега. Помог маме со скотом управиться, задал корове, овцам и телёнку на ночь сена. И день угас. Завечерело. Вьюжит так же всё, не унимается.
Поужинали мы картошкой в мундире с солёными грибами – подъеловиками и бычками. Попили чаю с брусничным вареньем.
– А шаньги кончились? – спрашивает отец, ощупывая свою кружку с чаем пальцами. – Опять горячий… Не возьмёшься, – раздражается.
– Во, спохватился, – говорит мама. И спрашивает: – Камин-то будем затоплять?
– Как хотите, – говорю.
– Да уж топи… Погреемся. Только следи, чтоб уголёк куда не вылетел… Я-то усну, закроешь после сам.
Затопил я камин – загудел тот.
Отец, устроившись на стуле и расположившись спиной к камину, послушал «Время», поругался: всё, мол, пропукали-профукали.
После кино пошло американское, и мама выключила телевизор.
– Да ну его… Всё то цалуются, то убивают. Да всё нерусское пошто-то.
Я
