видно.
Эта беда имела самые неожиданные последствия.
Отец с бригадой ездил в командировку, в Москву, получать для завода оборудование и привез Игорю не только новый мяч, но и тридцать пятого размера бутсы, и щитки, и гетры, и наколенники, и в придачу пластмассовый судейский свисток-сирену на четыре трубочки.
Он выложил все это нарочито небрежно, сказал подчеркнуто буднично: «Примерь! Впору?» – и все. Вот это был отец!
Бутсы поразили всех даже больше, чем мяч. Это были совсем настоящие бутсы с твердыми носками, обязательными ушками и шипами – по шесть на подошве. Ах, как он гремел ими по лестнице. Бутсы не то чтобы добавили ему авторитета, а скорее узаконили его. Важно, на чьих они ногах. Ведь если бы их обул не умеющий играть, над ним только бы посмеялись.
А он уже был человек. Его уважали. Не то что иных: пришел – играет, не пришел – тоже не беда. Его звали. Его ждали.
– Игоря подождем, Алтынова.
– Алтын, пошли!
Какое это счастье, когда ты можешь подбросить мяч головой, покидать с ноги на ногу, когда ты не боишься ударить с лету или приземлить высокую свечу.
Если время позволяло, играли не во дворе, а около леса, там была большая, ровная поляна, и стояли даже ворота, одни, правда, без перекладины. Тут же разбивались на две команды. Делалось это по справедливости. Определяли капитанов, а они уже быстро составляли всех по двое, так, чтобы в каждой паре были игрочки примерно одинаковой силы. Те расходились, обняв друг друга за плечи или за шеи, и сговаривались. Потом возвращались и называли свой засекреченный девиз, а капитаны выбирали по очереди.
– Вам «Спартак» или «Динамо»?
– Москва или Ленинград?
– Сосна или елка?
У кого сколько хватало фантазии. А самый маленький, вертлявый Левка Шухов, по прозвищу щучка, всегда предлагал какую-нибудь похабную несуразность.
В ту весну Игорь учился во вторую смену и с утра до школы проводил время на поляне. Иногда он появлялся первый, чаще там уже ожидали трое или четверо. Потом подходили еще, и уже можно было сыграть в двое ворот.
Нет, он учился вполне прилично, упрекнуть его было трудно. Но его обуяла страсть – играть, играть и играть. Вдвоем, втроем, одному, но только играть, чувствовать ногами, да что ногами – каждой порой и нервом, всем собой, – чувствовать этот мяч, это поле. Лишь зимой он немного отдыхал от своей страсти.
Как же он играл? У него были недостатки и слабости. Многого он не умел. Придет время – ему скажут об этом. Кое о чем знал он и сам. Он не любил играть головой, особенно сильно пробитый мяч или идущий с дальнего высокого навеса.
Однажды, он учился во втором или третьем, в доме были гости, и зашла речь о футболе. И один старинный приятель отца, который, правда, бывал у них очень редко, сказал:
– Самое совершенное и тонкое устройство на земле – это человеческий мозг. Природа спрятала
